Книга Год 1914-й. Время прозрения - Александр Борисович Михайловский

царя свело судорогой, лицо покраснело и перекосилось от напряжения, глаза выпучились из орбит, и против своей воли Фердинанд ткнул револьверным стволом себе под подбородок и нажал на спуск. Калибр револьвера был так себе, дамский; треснуло сухо, почти неслышно, ноги бывшего царя подкосись, и он мешком рухнул на пол там, где стоял.

- Христос сказал, - произнес Артанский князь Серегин, - что больше сия любви никто не имать, кто душе положит за други своя. И наоборот, организаторы братоубийственных войн будут всегда прокляты, какие бы благие цели они перед собой ни ставили. А сербы и болгары именно что братья, а потому должны жить порознь, каждый своим домом, но дружно, чтобы взаимно приходить на помощь в случае беды. Аминь!

- Я запомню эти слова, - сказал теперь уже царь Борис Третий, - и буду править не как мой отец, ради себя, а по справедливости, ради болгарского народа. Да будет так!

- Царь Фердинанд Первый умер, да здравствует царь Борис Третий! - сказал Александр Малинов. - Покончив с собой, наш бывший монарх избавил нас от больших проблем. Наверное, теперь следует провести перевыборы, чтобы избавиться от набившихся в Народное собрание его прихвостней, и возобновить расследования в отношении жуликов и казнокрадов, ранее помилованных царем Фердинандом, а также восстановить честное имя тех, кого он хотел втоптать в грязь.

- У нас впереди война за национальное достоинство, - сказал Басил Кутинчев. - Если с сербами, благодаря посредничеству Артанского князя Серегина и императора Николая, мы примирились, то румынам, грекам и туркам не может быть прощения. Последний рывок - и Болгария войдет в те границы, в которых она должна была находиться изначально.

- В первую очередь, - сказал император Николай, - нам нужно подписать соглашение о втором Балканском союзе, в составе которого Российская империя, Сербия и Болгария единым фронтом выступят против общих врагов, а также дезавуировать подпись болгарской стороны под соглашением о присоединении Болгарии к Центральным державам. Со своей стороны мы денонсируем Берлинский трактат и выдвигаем Румынии ультиматум в самый кратчайший срок вернуть союзной нам Болгарии Южную и Северную Добруджу. Потом, после Восточной

Фракии и обретения Российской империей Проливов, дело дойдет и до Салоник. Справедливой границей между Грецией и Болгарией мы считаем реку Аксиос. Это лучшее предложение для Греции, каждое следующее условие будет хуже предыдущего.

Тут в небесах прогремел отдаленный гром и те, кто уже имел дело с Артанским князем, поняли, что Господь тоже незримо присутствовал в этом месте среди людей, отметив все сделанные обещания своей печатью.

18 сентября 1914 года, утро. Стамбул. Дворец Йылдыз. Резиденция османского правительства.

Первыми от софийских событий встрепенулись в Стамбуле. И расстояние между этими двумя городами не так уж велико, и интерес к Болгарии у османского начальства, уже ввязавшегося в войну на стороне Центральных держав, был самый прямой. Одно дело, если Болгария выступает против Сербии на стороне Германии, Австро-Венгрии и Турции, и совсем другое, если она становится союзником Сербии и России. Кровавое сражение на Чаталже во время первой балканской войны в Стамбуле запомнили хорошо: отбиться тогда получилось только потому, что господство на Черном море в то время держал османский флот. Но сейчас, если болгары вместе русскими полезут на штурм Стамбула, относительно современные русские броненосцы с легкость загонят древние османские корабли (ровесники русско-турецкой войны) в пролив Босфор, под защиту береговых батарей.

Если бы русские два года назад догадались присоединиться к Балканскому альянсу, то сейчас Османской империи, наверное, уже бы не существовало. Но царь Николай упустил прекрасную возможность подчистить поле боя перед роковой схваткой, в результате чего дал врагу возможность одновременно открыть против себя несколько фронтов. И вот, когда к турецкой столице прорвался «Гёбен» и «удалось» договориться о его «покупке», в Стамбуле вздохнули с облегчением, решив, что приобрели вечную индульгенцию от всех военно-морских грехов.

Но потом детище германских кораблестроителей сгинуло в первом же походе, радиопередача с борта прервалась на полуслове, и в Стамбуле решили, что их недолговременное счастье подорвалось на минном букете с детонацией артиллерийских погребов. Быстрая, чистая и легкая смерть без всяких мучений. Чик - и ты уже среди гурий, или где там должны оказаться христиане-франки. Но потерей одного «Гёбена» дело не ограничилось: ни один турецкий корабль, вышедший с тот день в поход, не вернулся в свои базы, за исключением тех, что повернули обратно из-за поломок еще до начала боевых действий. Но еще раньше, чем стало понятно, что никто не вернется назад из Петербурга пришла дипломатическая нота, больше похожая на ультиматум. Русская дипломатия, обычно не склонная к резким движениям, обвинила Османскую империю в неспровоцированном нападении и потребовала, ни много ни мало, демилитаризации Черноморских проливов и передачи военного контроля над ними русскому Черноморскому флоту.

На эту наглую выходку гяуров иначе, чем объявлением газавата русским, англичанам и французам, правительство его султанского величества ответить не могло. Хотя при чем тут был газават (то есть война за веру), непонятно. Ведь никто не покушался на право мусульман исповедовать веру их отцов, ходить в мечеть и читать намаз. Это армянам и грекам, которых младотурецкие националисты намеревались истребить только за то, что те не турки и не мусульмане, следовало бы объявить своим обидчикам смертельную войну. Но там пока сидели тихо и надеялись, что на этот раз пронесет. К тому же, если армяне у последней черты еще способны биться насмерть, то про понтийских греков этого сказать нельзя.

«Газават так газават» - тем временем ответили в Петербурге и, отозвав из Стамбула посла, одновременно развязали руки командующему Черноморским флотом адмиралу Эбергарду, выпустившему в море свои эсминцы и крейсера, потому что теперь было можно все.

А у турок береговыми батареями оказался кое-как прикрыт только Босфор, дороги в прибрежной полосе очень плохие, а потому там со времен Александра Македонского и Римской империи девяносто процентов пассажирских и грузовых перевозок осуществлялось морским путем. Более того, чтобы ловить рыбу, тоже надо выходить в море, и в один момент это занятие стало вдруг смертельно опасным. Русские корабли, не опасаясь сопротивления, подходили к побережью вплотную и огнем своих орудий превращали в щепу рыбацкие фелюги и мелкие каботажные парусники.

И тут одновременно пришло два известия: о событиях в Софии и о том, что «Гёбен» не ушел на морское дно, а тихонько себе стоит под Андреевским флагом в Карантинной бухте Севастополя. Повреждения от боя четырнадцатого числа не слишком серьезные