Книга Чужие - Дин Кунц

— Пожалуйста, не убивайте меня! — продолжила она его уговаривать: если он решит, что жертва парализована страхом, то может потерять бдительность, и у нее появится шанс на побег.

— Я не хочу тебя убивать, — сказал он, словно глубоко оскорбленный подозрением, будто у него есть выбор. — Его я тоже не хотел убивать. Старый дурак сам виноват. Не я. Слушай, я тебе обещаю: ты не почувствуешь никакой боли. Обещаю.

Он по-прежнему держал пистолет в правой руке, трогая левой ее груди через свитер. Пришлось выдержать это: испытывая похотливое возбуждение, он мог расслабиться. Несмотря на его болтовню о том, что сочувствие к ней не позволит ему возбудиться, Джинджер не сомневалась: он без проблем сможет изнасиловать ее. Его сожаление и сострадание, как и его чувствительность, мало чего стоили — эти слова он произносил больше для себя, чем для нее, испытывая бессознательное дикое удовольствие от того, что уже сделал и еще сделает. Несмотря на проникнутый сочувствием голос, каждое произнесенное им слово обжигало насилием, от него прямо-таки несло насилием.

— Такая хорошенькая, — произнес он. — Малютка, ты прекрасно сложена. — Он засунул руку под ее свитер, схватил ее бюстгальтер, сильно рванул, чтобы порвать бретельки. Резинка натянулась, больно врезаясь в плечи, металлическая застежка на спине вонзилась в кожу. Он поморщился, словно ее боль передалась ему. — Извини. Я сделал тебе больно? Не хотел. Я буду осторожнее.

Он отодвинул разодранный бюстгальтер и прижал холодную влажную руку к ее голым грудям.

Испытывая ужас и отвращение в равной мере, Джинджер еще сильнее притиснулась к книжному шкафу, чувствуя, как его кромки больно вдавливаются в ее спину. Убийца находился от нее на расстоянии вытянутой руки, но пистолет по-прежнему держал между ними. Холодное дуло было прижато к ее голому животу, не оставляя ей пространства для маневра. Если она попытается освободиться от него, то за свое безрассудство получит пулю в живот.

Он продолжал ласкать ее, тихим голосом объясняя, что необходимость изнасиловать и убить ее вызывает у него глубокое сожаление, а она просто должна понять, что с ее стороны будет немыслимой жестокостью не даровать ему полного прощения за этот грех — лишение ее жизни.

Бежать было некуда, его монотонные самооправдания накатывали на нее отупляющими волнами, она чувствовала прикосновение жадной руки, охваченная такой сильной клаустрофобией, что готова была вцепиться в мужчину ногтями, вынуждая его нажать на спусковой крючок, чтобы покончить со всем этим. Из его рта шел навязчивый всепроникающий мятный запах «Сертса»: Джинджер чудилось, будто она оказалась под стеклянным колпаком вместе с убийцей. Она всхлипывала, беззвучно умоляла его, мотала головой из стороны в сторону, словно пытаясь отрицать реальность его намерений. Джинджер не могла бы убедительнее изобразить подавленность и ужас, даже если бы репетировала неделями, но, к несчастью, расчета в ее действиях было мало.

Еще больше распалившись от ее отчаяния, преступник стал нажимать сильнее, чем прежде.

— Я думаю, у меня получится, детка. Думаю, получится. Ты пощупай меня, детка, ты только пощупай.

Он прижался к ней своим телом, упер в нее свой пах. Невероятно, но, казалось, он полагал, что в этих трагических, невыносимых обстоятельствах откликается со своей неистовой настойчивостью на ее эротические желания, и она должна быть польщена.

Но ее реакция могла вызвать у него лишь разочарование.

Начав прижиматься к ней, тереться об нее, он был вынужден перестать прижимать пистолет к ее животу. Распаленный собственными желаниями, убежденный, что Джинджер слаба и беспомощна, он даже опустил ствол, направив его вниз. Ненависть и злость Джинджер превзошли ее страх, и, как только он отвел ствол пистолета в сторону, накопившиеся в ней эмоции вылились в действие. Отвернув голову в сторону, она обмякла и всем телом прижалась к нему, словно теряя сознание — то ли от страха, то ли невольно поддаваясь страсти, — и это позволило ей приблизить рот к его горлу. Она сильно укусила его в адамово яблоко и тут же, вонзив колено ему в пах, вцепилась ногтями в его руку, чтобы он не смог направить на нее пистолет.

Ему удалось частично заблокировать колено Джинджер и таким образом уменьшить ущерб своему хозяйству, но к укусу он не был готов. Потрясенный, объятый ужасом, чуть не потерявший сознание от невыносимой боли в горле, убийца отшатнулся от нее и отступил на два шага.

Укус был глубоким, Джинджер закашлялась от вкуса крови, но не позволила отвращению замедлить ее контратаку. Она ухватила руку, в которой убийца держал пистолет, поднесла ее ко рту и впилась зубами в запястье.

Раздался резкий и удивленный крик боли: преступник не принимал всерьез эту хрупкую, маленькую женщину.

После еще одного укуса он выронил пистолет, но одновременно сложил пальцы другой руки в кулак и изо всех сил ударил Джинджер по спине. Она упала на колени, на секунду подумав, что он сломал ей позвоночник. Боль, резкая, пульсирующая, как от электрического тока, пронзила ее спину до шеи, сверкнула в черепной коробке.

Оглушенная, с помутившимся зрением, она почти не видела, как он наклоняется, чтобы поднять пистолет. Но когда его пальцы коснулись рукоятки, она с яростью бросилась ему в ноги. Рассчитывая вырваться, он выпрямился, словно согнутое и резко отпущенное молодое деревце. Когда Джинджер через долю секунды налетела на него, он замахал руками в попытке сохранить равновесие, ударился об один из стульев, отлетел к небольшому столику с лампой и упал на тело Пабло Джексона.

Оба переводили дыхание, настороженно глядя друг на друга, замерев на мгновение, — свернувшись от боли в позе зародыша, лежали на боку и жадно хватали ртом воздух.

Джинджер показалось, что глаза убийцы широко раскрылись и округлились, как циферблаты часов, значит его одолевали лихорадочные мысли о собственной бренности и близости конца. Укус не мог его убить. Она не смогла прокусить ни яремную вену, ни сонную артерию, просто повредила щитовидные хрящи, ткани, несколько мелких сосудов. Однако понять, почему он, возможно, убежден, что рана смертельна, не составляло труда: боль была невыносимой. Он поднес неповрежденную руку к кровоточащему горлу, потом отвел в сторону, с ужасом глядя, как с пальцев капает кровь, вытекшая из его собственных жил. Убийца думал, что умирает, и поэтому мог стать еще более опасным.

Оба одновременно увидели, что пистолет после их столкновения остался лежать посреди библиотеки — ближе к убийце, чем к Джинджер. С кровоточащим горлом и запястьем, издавая странное хрипение и бульканье, он пополз к оружию, и Джинджер оставалось только вскочить и бежать прочь.

Она выскользнула из библиотеки в гостиную — не побежала, а скорее поковыляла; ей мешала боль в спине, которая отдавалась во всем теле, но эти пульсации становились все реже и слабее. Она собиралась выбраться из квартиры через входную дверь, но потом поняла, что в том направлении не уйти, потому что из общего коридора есть только два выхода: в кабину лифта и на лестницу. Лифта она ждать не могла, а на лестнице преступник без труда поймал бы ее.