Книга Мёд жизни - Лидия Сычева

«Знаю, что скоро тебя потеряю», – чувственно звучал голос из динамика в такси, когда я мчалась в аэропорт. Глаза мгновенно повлажнели. Водитель поймал мой взгляд в зеркальце заднего вида и, наверное, удивился: как могла растрогать эта старая, незатейливая песня?!

Интересно, что же думал Волков обо мне?

И вдруг, словно софиты включились: его жизнь предстала в ярком, ослепительном сиянии. Вот он двигает меня по службе – сразу, минуя «испытательные сроки». А вот на корпоративном капустнике читает стихи в честь женщин. Воспевая всех, начиная с уборщиц. После он в длительном отпуске, говорят, по семейным обстоятельствам.

Однажды, поздно вечером, я вижу его на работе: будто пьяный, шатаясь, он ступает по коридору. Абсолютно лысый, яйцеголовый, как инопланетянин.

Через год я узнала, что у Волкова был рак крови, и он победил его – ударными дозами «химии».

Он гордился своим воинским званием – старшина 2-й статьи, «срочную» служил на Чёрном море. И то, что именно здесь я услышала о его смерти, ужасно взволновало меня. В сцеплении событий, вроде бы разрозненных, ничего не было случайного! Все пути шли через моё сердце. И я страшилась грозных закономерностей и всё пыталась их постичь.

Отпевали Волкова в ЦКБ. Я успела на панихиду, хотя и опоздала – никогда здесь не была, заблудилась. Бегала среди помпезных зданий, бросалась к редким прохожим: «Где траурный зал?» Кропил противный дождь, вместо неба – серый кисель. Последняя планёрка! Волков бы не одобрил – он любил точность.

Были дочери, друзья, незнакомые, напуганные смертью мужчины – огорошенные, будто обворованные. Были печальные и правильные речи.

Распорядитель похорон ходил важный, нарядный, словно на празднике. Неприятная, отталкивающая физиономия – как у серийного убийцы.

Траурный зал украшен витражами. Потолки высокие. Всюду мрамор, холод. Дом скорби.

Гроб был огромный, как корабль. Волков и сам был немаленький – под два метра ростом. Теперь он лежал в широкой дубовой ладье, весь в пене кружев. На мраморном постаменте розы – тёмно-бордовые, красные. И – ликующе-розовые – это были мои. Я их взяла из-за свежести (как будто это имело значение!). Большие, головатые розы на крепком стебле. Специально поехала за ними в магазин на Тверскую, в здание, где мы работали, чтобы цветы были «из дома». Из мест, что он знал.

«Три дня без сознания».

Лицо его было нездешним, чужим.

Я тайком погладила лаковую крышку гроба. Тёмно-коричневый, богатый цвет. Коловороты – мелкой вязью – по кромке.

Был праздник Успения Богородицы. Одна из певчих зевала. Обычное дело, работа. Всем сопереживать – сердца не хватит. Я старалась подавить раздражение, простить всех. Вот, например, евреи вышли с отпевания. Не обязательно же молиться, можно просто постоять, оказать честь! Тем более что бывшие коммунисты все. Волков, например, никогда не изображал из себя святого. Он вообще был реалистом.

Батюшка сразу после церемонии подошёл к родне – за деньгами, что-то тихо и настойчиво им назидал.

Все ненужные, досадные мелочи лезли в глаза – я чувствовала их так остро, ярко, будто в душу мне вонзали занозы. Смерть – ревизия жизни.

Я твердо настроилась не плакать, но не смогла. Капал воск со свечей. Капали слёзы. «Вечная-я-я па-а-а-мять!..» Быстро уехала, пряча глаза.

«Ну и зря ты не пошла на поминки, – звонила мне вечером Наденька, секретарша Волкова. – Мы все по тебе так соскучились! Давно не видели, хотели поговорить. Сидели, вспоминали нашу жизнь, разошлись аж в полшестого».

Последний корпоратив! А я его – прогуляла.

III

На следующий день после похорон мы встретились (наконец-то!).

Природа ликовала – день был пронзительно-солнечным, зелёным. Всюду мне чудились виноградные листья и налитые гроздья. И удивительное, ни с чем несравнимое чувство свободы, полёта – дневного полёта! – охватило нас.

…

Что же произошло в этот миг, в эту минуту? Я не знаю. Но что-то произошло – мы сумели покачнуть чаши мировых весов – в сторону добра. Что-то произошло! Не высказываемое, не выговариваемое, то, чему нет названия.

И я почувствовала, как отступила смерть.

Потом мы пили чай с абхазским горным мёдом, чуть горьковатым. А до этого я целовала твои руки.

Ты сказал:

– Как изменилось твоё лицо! Мы встретились, ты была худая, измученная, а сейчас – довольная, как жена министра сельского хозяйства!

Мы хохотали.

Я рассказывала про море, про пчеловода на горной пасеке. Он с таким жаром расхваливал мёд и промысел, что мне захотелось у него что-то купить.

– Я всё сделал своими руками. – Пчеловод показывал усадьбу, двор с постройками, фонтанчик, струившийся из рукотворной «скалы», украшенной старинными узкогорлыми сосудами.

Я пила ключевую воду (а водитель авто в это время тайно лакал чачу!), пчеловод желал мне внуков и продолжения рода:

– Моя семья – моё счастье. Пусть я не очень богат, но я живу на своей земле, занимаюсь делом, которое мне нравится, и мне есть, кого любить.

Мёд жизни! Как же он сладок!..

Над горами Абхазии – белые кучевые облака, такие рельефные, причудливые, что, всматриваясь в них, можно увидеть сцены из античной жизни. Может, это были битвы троянцев с ахейцами за прекрасную Елену, или картины времён Колхиды?

У ласкового моря – сонная жизнь, наливаются силой желуди на кудрявом дубе, кружат стрекозы, спят камни. Здесь жили свои боги, они прятались за оградами местных кладбищ, за лесистыми горбами гор, за занавесями «плюща колхидского», в таинственных пещерах… О, да!

В тот вечер, когда, перечитывая «Мартина Идена», я дошла до страниц, рассказывающих про омертвение души главного героя, внезапно погас свет – обычное дело для Абхазии. И вдруг поднялась буря, ветер так клонил деревья, что их ветви бились о стёкла балкона. Тополя росли в метрах десяти, но сила шквала была такой, что гнулись толстые стволы. Всё гудело, будто перед взлётом.

«Он хотел показать жизнь, как она есть, со всеми исканиями мятущегося духа».

Я рассказывала тебе про Волкова и похороны. Про то, как смерть сбила волну счастья жизни, в которой я купалась две недели. И про то, что теперь мне надо «отойти» от боли, как страницу книги перевернуть, не отравиться страданием, не заболеть им.

«Любовь – это всегда брань, борьба – с силами тьмы, вот что я поняла! Это не просто верность, доброта и труд, это чуткое, сторожкое противостояние лукавым силам. Они могут рядиться в овечьи одежки – самопожертвование, жалость, общественное мнение, „что люди скажут“. И, чем выше твоё чувство, тем изобретательней враг. Но когда я с тобой – я ничего не боюсь!» – вот что я пыталась сказать тебе.

В Новом Афоне, на высокой горе у старой крепости с большой высоты смотрела я на мир. Ах, как хорошо!.. Дымка неба сливается с дымкой моря, так, что не видно горизонта, стрекочут цикады, смеются праздные таксисты у кафе, надрывается где-то, лая, собака, а у берега – свечи кипарисов, зелёные, гордые. Мир, составленный в полноте, мир, покорно принимающий царя-человека.