Книга Гражданин Бонапарт - Николай Троицкий

Институт Египта разместился в одном из лучших дворцов Каира неподалеку от резиденции Султана Кебира и открыл там свои лаборатории, библиотеку, типографию, кабинет физики. В институтской типографии для египтян печатали словарь и грамматику, а также две газеты на французском языке: «Египетская декада» и «Курьер Египта». Из научных открытий Института наибольшее значение имела находка Розеттского камня - базальтовой плиты II века до н. э. с текстами на древнеегипетском (иероглифами) и древнегреческом языках[847]. Этот камень послужил ключом к расшифровке иероглифической письменности[848]. Вообще Институт вел исследования по всем направлениям, представленным в его секциях. Так, создатель начертательной геометрии академик Монж, опираясь на законы преломления и отражения света, дал научное объяснение эффекту миражей, которые воспринимались египтянами как призраки стран, исчезнувших с планеты. Великий хирург, будущий президент Парижской Академии наук Доминик Жан Ларрей и его коллега Рене Николя Деженетт исследовали причины чумы и трахомы, от которой ослепла половина населения Египта и против которой французские врачи нашли действенные меры лечения. Этьен Жоффруа Сент- Илер изучал местную фауну, Клод Луи Бертолле - свойства каустической соды, которую древние египтяне использовали при мумификации тел своих фараонов. Другие ученые досконально исследовали геологию и минералы, историю и географию Египта, а живописец Мишель Риго писал портреты шейхов, членов Большого Дивана в Каире, иные из которых «считались потомками самого пророка Магомета»[849].

По сути, трудами участников египетской экспедиции Наполеона было проведено «гигантское обследование всей страны»[850], итоги которого публиковались с 1809 по 1828 г. в 24-томном (10 томов текста и 14 - иллюстраций) «Описании Египта».

Ученые Института были очень популярны в Египте и среди местного населения, и среди французских солдат. Гениальный зоолог и палеонтолог академик Жорж Кювье, который не участвовал в египетской экспедиции, но был при Наполеоне одним из самых авторитетных ученых, в своем «Похвальном слове» памяти Бертолле так писал о пребывании и Бертолле, и Монжа в Египте: «Имена их получили в армии громкую известность. Монж и Бертолле были так популярны между солдатами, и имена их до того привыкли произносить вместе, что в армии многие полагали, что имена эти принадлежат одному человеку. В начале кампании ходила легенда о том, что именно “Монж-Бертолле” и был тем “негодяем”, который подсказал Бонапарту несчастную мысль сунуться в эту “проклятую страну”»[851].

В общем, все, что успели сделать ученые из экспедиции Наполеона в Египте, положило начало фундаментальному изучению этой прародины человечества. Нельзя не согласиться с выводом Дэвида Чандлера: «Французское военное завоевание Египта было недолговечным, но работа ученых оказалась ценной на века»[852].

Но никакие политические, социальные, хозяйственные, научные проблемы не могли отвлечь Наполеона от военных забот. Прежде всего он решил уничтожить отряды мамлюков под командованием Мурад-бея, которые совершали разбойничьи набеги на египтян, сотрудничавших где бы ни было и как бы ни было с французами. Решение этой нелегкой задачи Наполеон доверил самому талантливому и лично близкому к нему из всех его соратников - Луи Шарлю Антуану Дезе. Тот справился с ней как нельзя лучше.

С августа 1798 до марта 1799 г. Дезе во главе отряда численностью не более 5 тыс. человек гонялся за мамлюками Мурад-бея вниз и вверх по Нилу, настигая и громя их, несмотря на то что Мурад-бей часто получал подкрепления из Аравии и в боях с Дезе под Самхудом 22 января и Кене 12 февраля имел численное превосходство. В конце концов Мурад-бей с жалкими остатками своего воинства бежал в Аравию, а генерал Дезе с триумфом вернулся в Каир. Здесь он получил в награду от Наполеона чудо-саблю, украшенную драгоценными камнями и с выгравированной надписью: «Покорителю Верхнего Египта»[853]. Эта сабля была у Дезе в тот славный и роковой для него день 14 июня 1800 г., когда он пал смертью храбрых, обеспечив победу Наполеона в исторической битве при Маренго.

Закрепившись в Египте, Наполеон принимал всевозможные меры к повышению боеспособности своих войск. По его заданию член Института «глава воздухоплавателей» Николя-Жак Конте создал в Каире специальную механическую мастерскую, в которой изготовлялись боеприпасы и оружие. Присматриваясь к местным особенностям, Наполеон всячески старался использовать их для нужд Восточной армии. Так, он учредил новый, невиданный в Европе вид кавалерии - на верблюдах. Такая идея пришла ему в голову после забавного случая возле Суэца. Наполеон увидел там перед палаткой какого-то шейха двух оседланных верблюдов. Желая убедиться, насколько верны рассказы египтян о верблюжьей резвости и покладистости, он приказал двум своим адъютантам, Евгению Богарне и Эдуарду Кольберу, сесть на верблюдов и пустить их в карьер. «Едва мы очутились в седле, - вспоминал Кольбер, - как Бонапарт с хлыстом в руке пришпорил свою лошадь и бросился за нами в погоню, но не смог нас догнать, хотя под ним была превосходная лошадь. Шутка эта имела серьезные последствия. Пораженный легкостью верблюдов и убедившись в их выносливости, он решил воспользоваться ими для своей армии»[854].

В результате был учрежден состоявший из четырех эскадронов полк «дромадеров», в котором лошади были заменены верблюдами. Он успешно повел борьбу с набегами арабских племен («шакалов пустыни», как их называли), а кроме того, использовался для экспедиций вглубь пустынь, военной разведки и связи, доставки срочных приказов и донесений[855]. С потерей Египта полк «дромадеров» пришлось упразднить. Сохранился лишь эскадрон кавалерии мамлюков, сформированный из местных воинов после строжайшего отбора. Этот эскадрон входил в состав Консульской, а затем Императорской гвардии до 1814 г., напоминая живописностью своих по-восточному экзотических костюмов о египетской экспедиции 1798-1799 гг.

После морской катастрофы при Абукире весь август, сентябрь и три недели октября французам в Египте казалось, как недавно в Италии, что теперь у них все идет в лучшем виде, словно в песне «Ça ira!»[856]. Поэтому вспыхнувший 21 октября 1798 г. в Каире массовый бунт стал для них удручающей неожиданностью. Между тем он имел под собой вполне объяснимые причины и зрел исподволь, но неуклонно, все время после Абукира.