Книга Записки датского посланника при Петре Великом. 1709–1711 - Юст Юль

17-го. (Сегодня) русские праздновали Николин день. Базарные лавки были заперты, так что ничего нельзя было купить.

Привозимые из Сибири и поступающие (в царскую казну) собольи и другие меха представляют не последний из царских доходов. (Мехами этими) ведает в Москве особый приказ — Сибирский. (Всякий) соболь, на внутренней стороне, посредине, клеймится царским гербом, представляющим орла с распущенными крыльями, увенчанного тремя коронами. (Клеймо налагается) черной краской. На обоих краях (шкурки) пишется по-русски, (когда и где) застрелен соболь, число, год и место; пишется это на самом краешке, чтоб никто не мог урезать шкурки — себе на пользу, а ей на порчу.

В числе разного рода неудобств здешней (жизни) следует в особенности отметить трудность добывания съестных припасов. Здесь на все большая дороговизна, так как, вследствие плохих распоряжений, кругом Петербурга страна разорена, (и) в ней ничего нельзя достать. Четверть ржи стоит 6 ригдалеров или 4 рубля; ячменный солод (идет) в ту же (цену); овес (продается) по 3 ригсдалера за четверть и т. и., (еловом, дорого) все, что нужно для домашнего обихода, — но хуже (всего) то, что порой (иных припасов) вовсе нет в продаже; особенный недостаток испытывался здесь в сене, овсе и дровах.

Хотя дрова и свечи обязан был доставлять мне приказ, тем не менее на самом деле покупал их я, причем вынужден был не только платить за них (из своего кармана), но и содержать для (их закупки) особого человека.

(В Петербурге) часто нельзя было достать ни вина, ни водки. О красных товарах и говорить нечего; в этом отношении ничего порядочного найти было нельзя.

Так как здесь говорится о дровах, то я кстати нахожу нужным сообщить следующее. В силу договора (русские) обязаны были отпускать мне дрова и свечи на дом и (лично) заботиться об этих (предметах) я бы, собственно, не должен. (:Такой (порядок) наблюдается и в Дании относительно русского посланника.:) Но лишь только я приехал в Москву, (русские приказные), (взамен) дров и свечей (натурой), предложили выдавать мне ежегодно, по соглашению, (известную сумму) наличными деньгами на покупку означенных припасов, (которую) я должен был (производить) сам. На (предложение) это я, (однако), отвечал, что желаю придерживаться (прямого смысла) договора. После того приказ (действительно) доставил мне дров на несколько дней, (но) впоследствии я ежедневно посылал просить о (дровах), причем мне отвечали (одними) обещаниями, которые никогда не исполнялись, и в конце концов, чтоб не замерзнуть, я вынужден был сам покупать (топливо). Правда, мне возместили этот расход, но (лишь) после больших хлопот (с моей стороны). Вообще, всего приходилось добиваться с упорством и (претерпевая разные) неприятности. Да и чего (доброго) ждать от людей, у которых обратилось в поговорку, что действуют они, сообразуясь только с собственной своей пользой и выгодами, и не хотят обращать внимания на то, хорошо или дурно о них отзываются? Слова эти я не раз выслушивал на конференциях в ответ на мои заявления касательно оценки известных (их) действий чужеземными государями и властителями, незаконность каковых (действий) они сами отрицать не могли и оправдывали только вышеприведенным (своим правилом).

21-го. Ночью в Петербурге было повсюду такое наводнение, что многие должны были выбраться из своих жилищ. Вода залила все погреба, причем пиво и всякие другие запасы подверглись порче. В этом смысле пострадал и я. Строевой лес и лодки подмывало (вплотную) к домам (и) носило по улицам, так что всякие (сообщения) прекратились. Здесь уместно сказать, что три года тому назад царь обнародовал постановление, под страхом смертной казни воспрещающее присваивать (чужой) лес или другое (добро), (уплывшее) при подобных наводнениях, которые случаются (в Петербурге) почти ежегодно. (Добро), очутившееся, когда спадет вода, на чужой земле, должно быть возвращено настоящему собственнику.

22-го. Так как царь в течение некоторого времени, против своего обыкновения, безвыездно сидел дома, чтобы лечиться, и я (вследствие этого) долго его не видел, то я стал искать случая повидаться с ним. (Стоило это мне) немалых хлопот; впрочем, при содействии одного из царских денщиков, я таки достиг (цели) и застал (царя) дома — неодетым, в кожаном, как у ремесленника, (фартуке), сидящим за токарным станком. (Царь) часто развлекается (точением) и, путешествуя, возит станок за собой. В (этом) мастерстве он не уступит искуснейшему токарю и даже достиг того, что умеет вытачивать портреты и фигуры. (При моем посещении) он временами вставал из-за станка, прогуливался взад и вперед по (комнате), подшучивал над стоявшими кругом (лицами) и пил (с ними), а также (порой) разговаривал то с тем, то с другим, (между прочим) и о самых важных делах, о каковых удобнее всего разговаривать (с царем именно) при подобных случаях. Когда (же) царь снова садился за станок, то принимался работать с таким усердием и вниманием, что не слышал, что ему говорят, и не отвечал, а с большим упорством продолжал свое дело, точно работал за деньги и этим трудом снискивал себе пропитание. В таких случаях все стоят кругом него и смотрят, (как он работает). (Всякий) остается у него сколько хочет и уходит, когда кому вздумается, не прощаясь[306].

Любопытно отметить следующее. По высочайшему приказанию его королевского величества я должен был заключить со здешним двором договор по одному предмету[307] и иметь на то особое полномочие за собственноручной (подписью) короля. Но (прислали) мне это полномочие зашифрованным, чтобы в случае, если б оно было перехвачено дорогой, его не могли прочесть. Ввиду этого царские тайные советники и министры требовали, чтобы на его обороте я привел его содержание расшифрованным, засвидетельствовал при том, что эти писанные на обороте слова соответствуют зашифрованному (тексту). (Однако) я не согласился, на том основании, что, если б сообщил разнообразное содержание хотя бы (этого одного) документа, (русским) нетрудно было бы открыть остальной (ключ шифра). (Министры) возражали, что особенной беды в этом не было бы, так как между королем и царем не должно существовать никаких тайн. Но я не поддался на такой неосновательный довод и предложил представить им ту же засвидетельствованную моей надписью копию с королевского полномочия, (только написанную) на особом листе бумаги; со своей стороны и они могли бы дать мне список с (соответствующего) царского полномочия им, (засвидетельствованный) их подписью. Предложение это было принято (русскими). Когда этот спорный (вопрос) был (таким образом) разрешен, возникло новое (недоразумение). Я доказывал, что, так как в одном экземпляре (договора) королевское имя предпослано царскому, а в другом царское королевскому, то в первом мое имя должно предшествовать имени царских министров, а (во втором) vice versa. (Министры) упорствовали, ссылаясь на то, что один из (них) граф и великий имперский канцлер, другой барон и имперский вице-канцлер, а что я всего-навсего морской командор. Я же утверждал, что, несмотря на различие наших заслуг, мы в деле заключения настоящего союза равны, ибо в одинаковой степени являемся plenipotentiariis, или уполномоченными наших государей. В конце концов они уступили, и требование мое было исполнено. При подписании (договора) поднялся (еще один), третий спор: русские потребовали, чтоб (на обоих списках) я подписался ниже их; я же (опять-таки) стал доказывать, что на том экземпляре, где король назван прежде царя, подпись моя должна предшествовать ихней, а (на другом) — vice versa, то есть наоборот. На это они ни за что не хотели согласиться; со своей стороны, и я не хотел уступить в (требовании), которое само по себе было справедливо, тем более что не сомневался, что с их стороны дело из-за этого не расстроится и что то была лишь попытка возвеличить свою честь. В заключение (министры) придумали следующую уловку: (на обоих экземплярах) великий канцлер подписался и приложил свою печать на последнем месте; выше его подписался и приложил печать вице-канцлер, а на первом месте — я. Через это (русские) как бы хотели намекнуть, что последнее (место) они считают первым (и обратно). Против этого я не возражал. Конечно, с жидовской или еврейской точки зрения, (имена) их (действительно) занимают первое место, но по всеобщим европейским христианским правилам, наблюдаемым при подписании трактатов, в обоих списках на первом месте стоит мое (имя), (а потому) я легко удовлетворился таким (решением вопроса), им же предоставил утешать себя (мыслью) о воображаемой победе на жидовский манер.