Книга Tresor Ее Величества. Следствие ведет Степан Шешковский - Юлия Андреева

Как и следовало ожидать, кончина Апраксина тяжело ударила по Бестужеву, с которым Степан Федорович был дружен. Из-за этой несвоевременной войны великому канцлеру приходилось ох как несладко. Он поддерживал союзнический договор с Венским двором, рекомендуя России продолжать оказывать помощь Марии-Терезии, но ни в коем случае не выступать в качестве основной воюющей стороны против прусского короля. При этом, если Шешковский ясно видел, что Бестужев просто не хочет, чтобы Россия воевала одна за всех, не желал проливать кровь соотечественников, то есть действовал как патриот, противники старались истолковать его позицию, как попытки навязать России союз с Англией. Дошло до того, что французский посол маркиз де л'Опиталь, передавая вице-канцлеру графу Воронцову депешу, заявил: «Граф, вот депеша моего двора, которую я получил и в которой сказано, что если через две недели великий канцлер не будет отставлен вами от должности, то я должен буду обратиться к нему и вести дела только с ним»[134].

Воронцову оставалось последнее, вместе с Иваном Шуваловым он явился на прием к императрице, сообщив, что Бестужев подрывает ее престиж в Европе. Великого канцлера вызвали, но он не явился, сославшись на болезнь. Болезнь сочли неповиновением, Бестужев был доставлен в приказном порядке и тут же был арестован. С него сложили все должности, лишив всех чинов и орденов. Кроме того, он был посажен под домашний арест, но ни Александр Шувалов, ни Степан Шешковский – люди, которые должны были охранять преступника, не получили при этом никаких сопроводительных документов, необходимых для регистрации преступника. Иными словами, арестовав Бестужева, его враги даже не удосужились обстоятельно изложить, в каких злодеяниях тот был повинен.

Тем же вечером Лев Нарышкин передал Екатерине записку от Понятовского: «Человек никогда не остается без помощи; пользуюсь этим путем, чтобы предупредить вас, что вчера вечером граф Бестужев был арестован и лишен чинов и должностей, и с ним вместе арестованы ваш ювелир Бернарди, Елагин и Ададуров».

Шешковский прикинул, чем арест Бестужева и его друзей мог повредить Екатерине Алексеевне, и понял, что она, пожалуй, куда в большей опасности, нежели он представлял вначале. Во-первых, сам арест Бестужева, который благоволил к цесаревне и общался с ней через Апраксина и Салтыкова, был для нее теперь как кость в горле. Бог ведает, что они успели рассказать друг другу, не было ли подписано каких-нибудь бумаг. Что касается итальянского ювелира Бернарди, то этот шустряк обслуживал чуть ли не весь императорский двор, так как не был жаден, как Позье, и никогда не брал сверх договоренного. Ему заказывали золотые безделицы, у него брали в долг, к нему то и дело посылали по поводу ремонта украшений, ну и, разумеется, он, имеющий безоговорочный допуск во все дома, то и дело выполнял функцию почтальона. Бернарди передавал амурные записки, торговые договора, а с тем же успехом мог перевозить и важные документы. Ададуров был учителем Екатерины Алексеевны в то время, когда она еще носила имя Фредерика. Что касается Елагина, молодой человек служил адъютантом Алексея Разумовского и был личным другом графа Понятовского. В общем, все эти люди так или иначе имели прямое отношение к цесаревне.

На следующий день во дворце играли свадьбу Льва Нарышкина с фрейлиной Мариной Закревской. Подошедший чуть ли не вплотную к поигрывающему маршальским жезлом свадебному князю Никите Трубецкому, который был назначен одним из следователей по делу Бестужева, разносивший напитки человек Тайной канцелярии услышал, как цесаревна поинтересовалась у Никиты Юрьевича: «Что же это за чудеса? Нашли вы больше преступлений, чем преступников, или у вас больше преступников, нежели преступлений?» На что тот, слегка покраснев, ответил: «Мы сделали то, что нам велели, но что касается преступлений, их еще ищут. До сих пор открытия неудачны». Получив удовлетворивший ее ответ, великая княгиня направилась к следующему дознавателю, им был назначен фельдмаршал Бутурлин[135], разумеется, агент тут же пошел за ней и успел услышать ответ его сиятельства: «Бестужев арестован, но в настоящее время мы ищем причину, почему это сделано».

Понимая, что Шувалов найдет способ, как надавить на старика, и тот выдаст Фредерику, воспользовавшись своим должностным положением, Степан проник в дом к Бестужеву и убедил последнего немедленно уничтожить все компрометирующие его бумаги. Разумеется, в доме был обыск, но Шувалов не умел обыскивать так, как это делал лучший ученик Ушакова Шешковский. И вот теперь, вместе с больным и немощным Бестужевым и его адъютантом Штамбке, Шешковский топил камин находящегося под судом бывшего великого канцлера его же секретными документами. Самого Штамбке он вывел из дома Бестужева, так как старик опасался, как бы юношу не отправили в крепость. Штамбке обещал убраться из столицы, но на деле уже через несколько дней умудрился встретиться с Екатериной Алексеевной и показал ей место, куда можно было приносить записки для Бестужева. Несмотря на все просьбы цесаревны остерегаться людей Шувалова, Штамбке и Понятовский активно переписывались с Бестужевым, получая от него задания. Так, в частности, Бестужев просил передать Бернарди, чтобы тот на допросе говорил только правду, ничего не скрывая, и не забыл сообщить ему после, что интересовало следователя.

Почтовый ящик, созданный верным Штамбке, находился в старой кирпичной стене недалеко от дома Бестужева. Но Екатерина Алексеевна нащупала и другой способ общения с бывшим великим канцлером, оказалось, что ее камердинер Шкурин дружит с капитаном караула, поставленного в доме Бестужева. Капитан не отказался помогать цесаревне и тут же свел Шкурина с сержантом гвардии Николаем Колышкиным, который караулил Бернарди.

Меж тем комиссия по делу Бестужева, наконец, разродилась слабыми, ничем не аргументированными претензиями: бывшего великого канцлера обвиняли в оскорблении Ее Императорского Величества, также было сообщено, что он вносил раздор между Ее Императорским Величеством и Их Императорскими Высочествами. Оба обвинения были смехотворны, и государыня рекомендовала поискать более убедительные причины ареста.

Тогда было решено разослать депеши во все иностранные государства, в переписке с которыми состоял Бестужев, дабы те выслали копии его писем.

Шувалов предполагал, что удастся отыскать противоречия между письменными приказами Ее Величества и тем, что писал в своих депешах великий канцлер. Одновременно он попросил выдать ему документы, с которыми следовало их сличать. Выяснилось, что государыня никогда ничего не писала и не подписывала, так что сличать оказалось не с чем. А зачем ей было самой трудиться, когда на то есть великий канцлер? Иностранные посольства не спешили выполнять просьбу Шувалова. Кто же в здравом уме станет дублировать архив за двадцать лет? А если и станет, на какие шиши все это переписывать и перевозить?

Дошло до того, что как-то сама государыня, подозвав к себе Екатерину Алексеевну, попросила ее передать великому князю, чтобы тот отослал Штамбке в Голштинию, так как открыты его сношения с графом Бестужевым, и не сегодня-завтра Шувалов арестует его. Одновременно с этим польскому королю было отправлено письмо с просьбой отозвать графа Понятовского.