Книга Последнее дело Лаврентия Берии - Сигизмунд Миронин

— Хорошо. Будем с вами разбираться, но пока посидите. — сказал Берия — Никто больше вас бить не будет. Я доходчиво объясняю?

— Доходчиво. Я все понял, — быстро ответил Абакумов, — но остальное я расскажу вам в камере, если не возражаете. Там у меня есть водопровод, струя которого поможет заглушить наш разговор. Я слишком хорошо знаю эту репрессивную машину и этих господ-товарищей. Все, — и Абакумов показал большим пальцем вверх, намекая на ГРУ, — надежно спрятано, но если кто-то узнает об этом месте, то он может их забрать раньше вас, гражданин маршал, и вы сами окажетесь в опасности.

— Вы мне не верите?

— Верю, но за вами тоже могут следить.

— Я теперь контролирую оба прежних министерства.

— Но вы не контролируете армию, а там в ГРУ сидят очень подготовленные ребята, а я еще хочу пожить.

— Хорошо. Я навещу вас в ближайшие два дня.

После выхода на банду, которая грабила награбленное у трофейщиков, он, Абакумов, тоже приобщился, так как не мог в этом участвовать, находясь в Москве. Абакумов стал брать себе часть трофеев за услуги. Он закрывал глаза на все это. Сталин же решил придать воровству врачей и эмгэбэшников политический характер, и случай в виде обнаруженного письма Тимашук представился. Политическая окраска была сформулирована в виде борьбы с ротозейством.

В конце допроса Абакумов сообщил Берии, что личный телохранитель Берии — полковник Саркисов пришел к Абакумову с предложением стучать на своего шефа. Лаврентий и раньше замечал излишнее любопытство Саркисова. После допроса Абакумова Берия затребовал личное дело Саркисова. В характеристике Саркисова было записано: «Разведен. В связях с женщинами неразборчив». Берия немедленно уволил Саркисова.

Сведения, сообщенные Абакумовым, шокировали. «А может, это неуемная фантазия долго сидевшего человека? Может, он все это придумал?» — задавал себе вопрос за вопросом Берия. После разговора с Абакумовым он приказал принести Ленинградское дело и изучил материалы. Оказалось, что оно было инициировано Булганиным. Лаврентий в свое время хорошо зафиксировал в своей памяти Ленинградское дело, но сведения, которые сообщил Абакумов, меняли дело и требовали освежения памяти. Он внимательно читал Лендело и, главное, тщательно проанализировал список осужденных, и ему стала ясна правота Абакумова. Все осужденные по этому делу были вовлечены или так или иначе замешаны в распределении продовольствия в блокадном или в блокадный Ленинград. Во время допросов они признались в своем паразитизме на героизме ленинградцев. «Эх, пафосно стал я мыслить», — решил про себя Берия. Общая картина соответствовала тому, что рассказал Абакумов. Осужденные оставляли себе часть продовольствия и выменивали его у голодающих ленинградцев на золото и драгоценности, а также ценные картины. Конечно, воры составляли ничтожную часть от руководителей, обеспечивающих выживание города. Но это было крайне неприятно, и Берия начал понимать Сталина, который не захотел вынести сор из избы. Слишком жесткие наказания фигурантов без их обоснования были обусловлены именно этим фактором. Берия тогда не особенно следил за всей этой возней. Ему нужно было форсировать испытание атомной бомбы.

После ареста Абакумова, 24 августа 1951 года, когда Сталин был на юге, Булганин дал Игнатьеву указание возобновить дело ЕАК. Игнатьев послал записку Маленкову и Берии с просьбой разрешить возобновить дело.

Затем Берия снова и снова перелистывал личное дело Абакумова. Сексоты докладывали… Министра тогда обвинили в шпионаже в пользу Бразилии, на что он резко ответил, что даже не знает бразильского языка. Его держали в тюрьме полтора года практически без всяких следственных действий. «Да-а-а! — подумал Берия, — недообразован ты еще, парень, не знать, что в Бразилии говорят по-португальски…» Берия вспомнил, как на заседании Политбюро Булганин напел Сталину, что это Абакумов как министр ГБ прошляпил Корейскую войну. После странной смерти Жданова Абакумов стал подозревать «ленинградцев» и запустил аферу с Тимашук. Она написала Кузнецову, а он не ответил. Сталин занят был разруливанием Корейской войны после всех тех дел, которые наворотил Булганин. Сталин понял, что Абакумов не остановится и дойдет до вершин, и он решает за излишнюю ретивость его изолировать, а потом выпустить. «Сняли Абакумова, и начался разгул воровства, — решил Лаврентий Павлович — Хотя и сам Абакумов стал и себе прибирать наворованное “ленинградцами”».

«Так, — напряженно соображал Берия, — когда оперативники Абакумова вышли на помощника Маленкова Сухарева, была дана команда “ату” на Абакумова. Хозяин был информирован о том, что Абакумов собирает компромат на членов Политбюро». Это было после Ежова категорически запрещено. Вождь, видимо, был настолько зол на Абакумова, что когда он правил обвинительное заключение по «делу врачей», то стремился выделить и особенно подчеркнуть роль Абакумова как человека, приложившего усилия для того, чтобы спрятать от следствия связи врага народа Кузнецова с иностранной разведкой. «Абакумов и Власик отдали Тимашук на расправу… иностранным шпионам-террористам Егорову, Виноградову, Василенко, Майорову». На полях Сталин дописал: «Он [Жданов] не просто умер, а был убит Абакумовым».

А может, Абакумов сам организовал убийство Жданова? Он хотел помочь Сталину, не вызывая подозрений, как он понимал? «Не поймешь, врет Абакумов или нет» — такая мысль промелькнула в голове Лаврентия Павловича. Он вспомнил доклад на Политбюро, когда снимали Кузнецова. Тогда все вроде бы было логично. «А может, он тоже “крот”?» — вдруг осенила Лаврентия неожиданная мысль. «Странным образом, но все претенденты на положение преемника Хозяина были оттеснены на обочину истории», — осознал Берия.

«А может, Абакумов предатель? Причастен он или нет? — не переставал анализировать Лаврентий Павлович. — Если так, то что с ним делать? Если отпустить, то сразу поймут, что я вышел на след. Пусть посидит. Но нужно резко улучшить содержание, чтобы он не был на правах арестованного и чтобы ни одна сволочь больше на допрос не вызывала. Следует доставить ему газеты, журналы, поставить в камеру радио. Ну, книг в библиотеке достаточно, хотя если захочет, то можно и из Ленинки добавить». Берия немедленно отдал соответствующие распоряжения, запретив вплоть до особых указаний допрашивать Абакумова. Руководителем медицинской части Лефортовской тюрьмы был подполковник М. Яшин. Берия вызвал его и приказал кормить Абакумова как на убой и следить за его здоровьем. Берия приказал больше не трогать Абакумова и перевести в хорошие условия. Берия не освободил Абакумова, так как боялся спугнуть «крота». Это был политический ход для усыпления бдительности заговорщиков, для которых освобождение Абакумова было бы смертельно опасно. Дело в том, что одной из причин ареста Абакумова было то, что он, видимо, вышел на ту самую банду, грабившую машины, которые перевозили золото и картины, банду, которая крышевалась в игнатьевском МГБ и ЦК. В оперативных сводках это постоянно звучало. Если бы Абакумов был освобожден, то это бы спугнуло «крота». Кроме того, Абакумова не выпустили, так как у него самого было рыльце в пушку.

Перейдя в новую камеру, Абакумов пробрался на место напротив окна с железной решеткой и лег навзничь, закинув руки за голову и закрыв глаза. И снова четыре недели его не вызывали на допрос; душили стены камеры, выкрашенные в грязно-фиолетовый цвет; днем — тусклый свет оконца, закрытого «намордником», ночью — слепящий свет лампы; двадцатиминутная прогулка, а потом — утомительная гимнастика: отжим от пола, вращение головы, приседания — до пота, пока не прошибет. «Я должен выдюжить», — думал про себя Абакумов. Больше никто его пальцем не тронул.