Книга Брак с Медузой - Теодор Гамильтон Старджон

Теперь в его плачущем голосе звучало какое-то новое выражение, и… и было что-то еще?

Нуйю лежал головой к ямсовому полю, Мбала стоял к нему спиной. Поле было более или менее круглой формы, с беспорядочно разбросанными по нему кустами ямса. Со всех сторон окружали его заросли астрагала, а за ними колючий терновник. На границе поля, почти точно по четырем сторонам света, высились четыре камня. Лужайка, на которой рос ямс, когда-то, вероятно, была склоном каменистой горы, но какой-то забытый катаклизм расколол гору надвое, с северо-востока на юго-запад, и затем еще раз, с северо-запада на юго-восток. Гора распалась на четыре монолита, усадка и эрозия расширили пространство между ними; это пустое пространство обнаружил покойный отец Мбалы, расчистил и начал сажать здесь ямс. На местном языке это место именовалось «Рот Великана»: говорили, что если человек встанет меж четырех камней и крикнет, голос его будет слышен во все стороны на расстояние дня пути.

– Дядя, о дядя! – восклицал Нуйю с такой страстью в голосе, что Мбала с любопытством обернулся к нему.

Нуйю лежал, вздернув голову вверх и назад под невероятным углом, глаза его почти выкатились из орбит, а темное лицо было… серебристым!

Мбала спрыгнул с него, перевернувшись в воздухе, присел и уставился вверх – на плывущий по небу серебряный шар. В центре ямсового поля, на высоте примерно десяти футов, шар остановился и завис.

Нуйю громко всхлипнул. Мбала бросил на него взгляд – и, не понимая, зачем это делает, и не пытаясь понять, протянул руку и помог ему встать. Теперь они стояли и смотрели вместе.

– Как луна… – пробормотал Мбала.

Окинул взглядом пейзаж, освещенный серебристым светом, затем снова посмотрел на шар. От шара исходило ровное яркое сияние, странным образом не оставляющее следа на сетчатке глаза.

– Он пришел, – произнес вор. – Я позвал его, и он пришел.

– А что, если это демон?

– Ты сомневаешься в собственном отце?

– Отец… – прошептал Мбала.

Серебряная сфера опустилась к самой земле. А потом открылась.

Вся она была полна дверей, и все они поднимались кверху, так что серебряный шар оказался испещрен отверстиями. Из него вырвался луч света – но света, непохожего ни на что из того, что видел раньше Мбала. Розовато-лилового, с зелеными отблесками. И, хоть воздух был чист, а серебристое сияние ярко освещало все вокруг, видеть сквозь этот свет не удавалось. Мало того: луч света не тускнел, не рассеивался постепенно – обрывался, словно наткнувшись на невидимую стену, хотя никакой стены здесь не было. Странный обрезанный луч пошарил вокруг, добрался до края зарослей астрагала и в них углубился. Раздался неровный журчащий звук, словно быстрый поток несся по каменистому ложу. Казалось даже – что-то движется по лучу назад и вверх, к шару, однако толком разглядеть не удавалось.

Медленно пробравшись сквозь заросли астрагала и добравшись до терновника, лиловый луч остановился. Или нет, не остановился. Начал выкашивать астрагал, медленно и аккуратно, точно следуя границе терновника.

Там, где проходил лиловый луч, кусты исчезали: оставалась голая земля, присыпанная каким-то белым веществом, какого Мбала и Нуйю раньше не видели. Это вещество испарялось на глазах, и земля после него оставалась влажной.

– Ты и теперь сомневаешься? – пробормотал Нуйю. – Кто, как не твой отец, станет расчищать поле?

Они стояли, в благоговейном трепете наблюдая, как серебристая сфера расчищает землю. Когда луч приблизился к ним, попятились и отступили в терновник. Если сфера со своим лучом и заметила их движение или их самих, то не подала виду. Она просто следовала дальше, срезая и собирая кусты астрагала, растения с высоким содержанием селена. Срезав весь астрагал на лужайке, сфера погасила луч, закрыла люки, со щелчком сфотографировала это место на прощание и взмыла в небеса, где, на высоте десяти тысяч футов, настроила свои сенсоры, обнаружила еще одни заросли астрагала к северу отсюда и помчалась туда за единственным, что ее интересовало – источником селена.

Мбала и Нуйю с опаской вышли на расчищенное поле и огляделись вокруг, в бледном свете занимающейся зари. Нуйю коснулся земли рукой. Земля была холодной и влажной. В ямке он заметил немного того странного белого вещества, зачерпнул его ладонью. Оно растаяло, оставив по себе несколько капель воды. Нуйю вытер руку о набедренную повязку, сказав себе, что удивляться тут нечему: где одно чудо, там и второе.

Мбала все еще смотрел в небо.

– Ты убьешь меня? – спросил Нуйю.

Мбала оторвал взгляд от тающих в небе звезд и посмотрел брату в лицо. Смотрел долго, и Нуйю не замечал в его лице никакой перемены: на него Мбала взирал так же, как на далекие звезды.

– Я потерял отца, – проговорил он наконец, – потому что он позволил воровать мой ямс. Поэтому я в него не верил. Но ты верил, и он спас тебя. И вернулся. Я не убью тебя, Нуйю.

– Я умер! – выдохнул Нуйю. – Нуйю-неверующий умер, когда увидел твоего отца.

Наклонившись, он поднял мешок ямса и протянул его Мбале.

– Умер Нуйю-вор, – ответил Мбала. – Этот ямс и твой, и мой: и вчера, и завтра, и навеки. Здесь больше нет вора, Нуйю.

Они вернулись в крааль рассказать женщинам, что им теперь предстоит много работы. Когда Нуйю проходил мимо старого колдуна, тот протянул руку и незаметно потрогал его набедренную повязку. Затем прикрыл руку, которой прикоснулся к Нуйю, другой рукой и обе прижал к груди. Старик знал, что этого не требовалось: одного присутствия Нуйю достаточно. Прикосновение – не более чем символ. И все же этот символ был нужен ему; он знал, что память об этом прикосновении будет хранить до смерти.

– Теперь твой демон мертв, – сказал он Мбале.

Мбала и Нуйю, верующий и новообращенный, с сердцами, полными благоговения и радости, улыбнулись друг другу.

Глава семнадцатая

Гарлик лежал без сознания под куполом, пока тончайшие манипуляторы механического хирурга вносили в его семя жизненную суть Медузы. Поэтому он не видел, как изменилось все вокруг: приземистые механические «улитки» втянули пылесборники, световые «рожки» их потемнели, каждая из них раскрылась и передала свое содержимое другим машинам, более в нем нуждавшимся; те, в свою очередь, завершив задачи, распадались на части, рассыпались, и вещество их поглощали третьи машины, пока еще работающие; и так продолжалось, пока на изрытом поле не остались одни «танки» с журавлиными шеями и головками, увенчанными множеством рогов, а кроме них – огромные серебристые сферы, готовые принять «танки» на борт и стремительно доставить по назначению.

Запасного плана на случай поражения не было, ибо и поражения быть не могло. Устройство электроэнцефалографа и запись энцефалограммы ясно показали трансцендентному сознанию Медузы, чего недостает обычному человеческому разуму, чтобы стать разумом общим. Изготовить ловушку для человечества оказалось не слишком сложно: во многих его проявлениях – в том, как люди бессознательно подражают другим, как друзья вдалеке друг от друга одновременно садятся за стол и пишут друг другу схожие письма, как любой коллектив, будь то картель, комиссия, толпа или народ, избирает себе лидера и начинает следовать за ним, виделся живой и мощный потенциал, прочное основание для коллективного разума. О том, сможет ли (вос) соединенное человечество продолжать существование, превратившись в единую сверхличность, Медуза не задумывалась: какая разница? Едва слившись друг с другом, оно сольется и с Медузой, ибо она всегда (не «почти всегда», не «практически всегда», а именно ВСЕГДА) беспрепятственно проникает в коллективный разум, стоит лишь его коснуться.