Книга Восстание. Документальный роман - Николай В. Кононов

Всю зиму мы готовились без лишних разговоров. Интеллигенции в новой партии было очень мало. Принимали осторожно, я проверял всех вступающих. Казюленис работал в кузне и отковал десяток ножей. Горбунов и его бригада отыскали штрек, где за огромной, похожей на семиконечную звезду, но тонкой плитой скрывалась небольшая пещера, что-то вроде грота с уходящим вглубь него лазом. День за днем мы носили и понемногу закладывали туда сухари, консервы, крупы, батареи для фонарей. Заряжать их предстояло у неохраняемых подстанций на всех горизонтах. Теплую одежду выносили на себе, все-таки нам предстояло жить месяц при минус десяти, имея возможность активно передвигаться лишь ночью. Антонов украл наручные часы. Побег назначили на первую неделю апреля, когда снег еще не сошел, но скоро сойдет, и ожидались последние метели. Переписчик программы и устава Белоус, работавший в лагуправлении, подглядел опись имущества и оружия, и мы окончательно уточнили план захвата. К весне лагерь внезапно разбавили бытовиками и привезли с пересылки несколько сотен бандитов. Нас с Горбуновым сопровождала пара партийцев с заточками. Меня убедили, что надо усилить конспирацию, и за месяц до побега мы окончательно замкнули круг знающих о нем. Я взял в библиотеке задачник с дифференциальными уравнениями, вдруг решив, что это поможет не свихнуться и я развлекусь математическими головоломками — впервые с выпускных экзаменов в техникуме.

В начале апреля я проснулся за час до подъема и долго лежал на койке. Мела метель, что значило — пора. Ведь при ясной погоде, не обнаружив следов на выходах из шахт, ловцы поймут: мы остались под землей. Что-то сжималось около сердца, какая-то мышца болела и отговаривала вставать и действовать. Натекшая и заледеневшая расплывчатым льдистым куском вода между двойными стеклами окна, выщербины в виде груши и в виде Африки на неровно покрашенной буро-зеленым стене, затхлый запах фуфаек, свисающая рука Антонова, спящего, как младенец, со щербатой улыбкой на верхних нарах — все заставляло терзаться еще и еще раз, стоит ли приступать к задуманному, ведь это не забастовка, а вооруженный бунт. Я прикрыл глаза, и мне привиделась Ольга, прижавшая к груди пару красных туфель, а затем Нина и Мариечка. Представилось, что с ними могло случиться, если Нюру арестовали как члена семьи изменника, и я попросил у них прощения за то, что вернулся и не сберег их, как мог бы, оставшись в Бельгии, — хотя, скорее всего, их всех не было в живых. Геракловым усилием заставив себя оторвать голову от мокрой подушки, еще полчаса я тер и промывал глаза, а затем съел завтрак, спрятал в карман пайку и простился с теплом на ближайшие недели.

Обошлось без неожиданностей: бригаду отправили в те самые лавы, где она бурила породу. Перед концом смены один за другим с перерывом в четверть часа Антонов, Ковалев и я протиснулись в щель между плитой, похожей на звезду, и стенкой и спрятались в гроте. На случай, если явятся искать с собаками, по окрестным лавам рассыпали селитру. Я намеренно взял с собой тех, кто не курил, и с этим, конечно, очень повезло, потому что от голода курили все. Горбунов подсел под плиту и вдвинул ее в стену ниши так, чтобы пещера не угадывалась никоим образом, даже если вохра догадается залезть в наш заброшенный штрек. Первые часы стояла небывалая тишина, и Ковалев даже задергался, засуетился, но потом совсем близко раздались лай и шварканье камней под ногами идущих. Заранее мы договорились, что в случае захвата не сопротивляемся — это бесполезно, а если за побег нам накрутят еще несколько лет, то все равно эти сроки ничтожны в сравнении с нашими. Я взял нож и вспомнил, как Ковалев учил резать себе горло. Впрочем, шаги в штреке быстро затихли. Они прошли мимо.

Вместо одной-двух недель нас искали месяц. Такой расклад мы учитывали и не волновались. Первые дни мы старались не зажигать фонари, экономить заряд и не вслушиваться в происходящее вовне — все равно ничего нельзя было расслышать. Один караулил, прыгал, отжимался, остервенело делал гимнастику, а двое других спали. За неделю мы отоспались, следя, чтобы не дремать слишком долго и не замерзнуть. Страшнее всего было потерять ход времени, хотя за нами все равно должны были прийти: мы с Горбуновым уговорились, что он или его сменщик сдвинет плиту — то есть из грота мы могли самостоятельно выйти лишь в случае срыва операции. Первое время я зачарованно рассматривал стены грота, покрытые колючей изморозью из кристаллов льда размером с ладонь. Они блистали под светом фонарей, напоминая друзы горного хрусталя. Выходя из невысокого лаза, я сбил головой кристалл, и он разлетелся на мельчайшие осколки, испустив глухой хруст, похожий на звук ломающегося плексигласа.

Отоспавшись, я решал дифференциальные уравнения и брал интегралы. Однако математика быстро надоела, и пришлось учить соседей французскому. Ковалев оказался любопытнее Антонова и умолял натаскать его, «чтоб однажды сгонять до Парижу». До мая мы сосуществовали, экономя воздух, стараясь говорить как можно реже, играли в самодельные карты с мастями, намалеванными прямо на газете. А однажды майским утром шахта проснулась и загрохотала бур-молотками, затряслась от далеких взрывов. Мы ликовали. Спустя еще неделю кто-то подшваркал к плите и начал ее отодвигать. Вскоре мы обнимались с Горбуновым и слушали новости: за наши головы обещали вознаграждение, привезли горных мастеров, знающих лавы, привезли несколько рот вохры, но в конце концов начлагеря объявил, что мы или замерзли, или вообще ушли в тайгу — мол, не настолько же безумны беглецы, чтобы прятаться в ледяном подземелье, нет, они выбрались через незакрытые штольни и, подгадав с метелью, скрылись в сопках. После этого ловцы свернули поиски. Впрочем, радоваться было рано: сумма сведений означала, что начлагеря и приезжие чекисты все же не до конца поверили в наш уход в тайгу. Разумно было выждать еще некоторое время. Мы договорились, что через два дня Горбунов и другие бросят в условленных местах еще немного продовольствия, мы заберем его ночью, задвинем изнутри плиту. А еще через неделю он отомкнет нас, и мы выйдем на штурм.

Но Горбунов не появился. Выждав неделю и осознав, что случилось нечто серьезное, мы выбрались из пещеры. Стояла ночь. Стараясь не греметь, мы вышли к месту, откуда забирали мешки с хлебом. На этот раз там лежал пустой мешок. Я тряхнул его, и оттуда выпорхнул сложенный вчетверо лист. Горбунова и почти весь актив бунтовщиков кто-то сдал, и их арестовали, и, что самое худшее, чекисты решили не тратить силы на поиск и забрали решетками брошенные выходы из шахт, какими бы разрушенными они ни были, а у входов в тоннели поставили вышки со стрелками. Схватив самое необходимое, мы кинулись к ближайшей заброшенной сбойке, выводившей на склон сопки между «Холодной» и «Заманчивой». Вскарабкавшись вверх и притаившись, я вдохнул свежий воздух и прислушался. Ничего, кроме шума ветра. Антонов высунулся, присмотрелся и нырнул назад. Стрелки караулили гору стальных прутьев. Небо за хребтом светлело.

Сидя в проклятой пещере, мы спорили, как теперь выбираться. Антонов настаивал, что надо обежать все выходы из шахты и, если даже они под охраной, — прорываться. Ковалев придумал умнее: прорываться без оружия — слишком большой риск, лучше кому-то из нас выйти наверх в лагерь, смешавшись с толпой возвращающихся из забоя, и проверить, всё ли так, как излагалось в записке, и если ее автор не врал, то следовало взять изготовленные заранее самодельные гранаты, вернуться в пещеру и прорываться через охраняемый выход уже с оружием, а не с голыми руками. Я же считал, что выходить сейчас — слишком серьезный риск, и, каким бы это мучением ни казалось, лучше выждать несколько недель. Однако Ковалев спорил: схваченных партийцев могут запытать, и они сдадут наше потайное гнездо, надо быстрее идти за гранатами и хлебом, пока взяли не всех. Я пропускал через себя все эти обстоятельства бесстрастно — все провалилось к чертям, все то, ради чего я, сожженный и лежавший в прахе, встал и пошел. «Давай», — сказал я Ковалеву и махнул рукой на плиту. Ему удалось выйти незамеченным на пересменке, заглянуть в наш барак, вычислить партийца, который перепрятал единственную уцелевшую после обыска гранату, взять ее, рассовать по карманам полмешка сухарей и просочиться со второй сменой под землю. Партиец успел передать, что все выходы уже блокированы, а Горбунов спрятал программу партии в тайнике на «Заманчивом», и его взяли без нее.