Книга Дом соли и печали - Эрин Крейг

Звук бьющегося фарфора заставил меня опомниться. Ваза, стоявшая в книжном шкафу, взорвалась и разлетелась по всему полу на сотни острых осколков.

Все повернулись к источнику шума, и я невольно всхлипнула от облегчения.

На верхней полке неожиданно начал двигаться мраморный бюст Понта, словно его толкала чья-то невидимая рука. Покачнувшись, он на короткий миг застыл в воздухе – будто ждал, пока все посмотрят, – и с грохотом рухнул на пол.

Онор и Мерси, стоявшие рядом, завизжали и бросились прочь. Обе были босиком – они наотрез отказались надевать моряцкие ботинки, которые выдал отец, – и теперь со слезами доставали из окровавленных ступней осколки.

Заглушая их всхлипы, сверху донесся долгий мучительный вопль. Звук становился все выше и пронзительнее, а потом неожиданно оборвался. Я почувствовала, как волосы на затылке встали дыбом.

– Что на этот раз? – спросил отец.

Ленор сползла на край оттоманки и выпрямилась. Впервые с того дня, как пропали Розалия и Лигейя, в ее взгляде появились четкость и осмысленность. Она молча указала на потолок. Воздух пронзил еще один душераздирающий вопль.

– Морелла, – прошептала Мерси, глядя на поднятый палец Ленор.

Я ощутила резкий спазм в желудке. Мысли мгновенно прояснились, зловещий смех в моей голове наконец замолк.

– Близнецы!

– Всем оставаться здесь! – выпалил отец.

Крики Мореллы, наполненные болью и отчаянием, становились все громче и раскатывались по дому, словно смертоносное цунами.

– С ней?!

Я оглянулась на Мерси и Онор. Они боялись меня!

– Мерси!

Они испуганно попятились назад, и я почувствовала жжение в глазах от досады.

– Папа, не оставляй нас, пожалуйста! – взмолилась Мерси, протянув руки, чтобы отец вынес ее из комнаты.

Отец нетерпеливо рыкнул и вернулся. Присев на корточки, он крепко обнял маленьких граций.

Я крепко сжала пальцы, до боли выкручивая суставы, не в силах посмотреть в глаза своим сестрам. Я напугала их. Они действительно считали, что я убила Верити. Неожиданно стало трудно дышать.

В ночь, когда я увидела мотыльков, призрак Эулалии обвинил меня в убийстве. Я списала это на плохой сон, на страшный приступ лунатизма. Но что, если я ошибалась?

Что, если Косамарас заставила меня столкнуть Эулалию с обрыва, а Эдгара – из окна? Когда это произошло, я точно не была рядом с Кассиусом.

Нет! Я никогда не смогла бы причинить вреда своим сестрам. Ни за что! Косамарас просто пытается меня одурманить. Или нет?

Если она могла вернуть к жизни мертвого, создать из ничего десятки роскошных балов и заставить меня поверить в существование человека, которого на самом деле не было, то я боялась представить, на что еще она способна. Что же я сделала со своей маленькой сестренкой?!

Папа разомкнул объятия.

– Я нужен Морелле и прошу вас проявить храбрость, – сказал он, целуя Мерси и Онор в лоб. – Мои маленькие храбрые морячки. Камилла… Мне может понадобиться твоя помощь.

Она побледнела:

– Но я ничего не знаю о родах. За ней ухаживала Аннали. Она общалась с акушеркой. Она помогала во время маминых родов.

Отец внимательно оглядел меня и вздохнул:

– Я не могу взять ее туда в таком состоянии.

Меня невероятно раздражало, что он говорит обо мне в третьем лице, будто я не в состоянии адекватно поддержать разговор. Но, посмотрев на столовый нож в его руке, я подумала, что у него есть на то основания.

Я постаралась успокоиться и говорить как можно более ровным голосом:

– Акушерка оставила здесь книгу, когда приезжала в последний раз. Там есть рисунки. Вы с Камиллой сможете ориентироваться по ним, там все очень подробно.

Папа с облегчением улыбнулся:

– Спасибо, Аннали. Можешь дать ее нам? Пожалуйста?

Словно марионетка, движениями которой руководили против ее воли, я осторожно подошла к книжному шкафу, откуда упала статуя. Достав с полки толстый том, я провела рукой по истрепанной обложке.

Возвращаясь к папе, я обошла груду обломков фарфора и мрамора… и оцепенела. Чьей-то невидимой рукой в пыли было выведено два слова:

«Я ЕСТЬ».

Рядом с этим местом находились только Мерси и Онор, но они отбежали сразу же после того, как разбился бюст Понта. Они не успели бы ничего написать. В моей душе забрезжила слабая надежда. Может, это все-таки Кассиус? В глазах потемнело: послание вполне могла оставить Косамарас, чтобы я извела себя сомнениями.

– Аннали! – поторопил отец.

Передав ему книгу, я снова оглянулась, почти не надеясь увидеть там заветных слов: скорее всего, это лишь очередные игры разума, как и все остальное. Но послание по-прежнему было на месте.

– Папа, я должна тебе кое-что показать…

Сверху раздался еще один вопль.

– Не сейчас, – отрезал отец и вместе с Камиллой выбежал из комнаты.

Воздух пронзила ослепительно-яркая молния; через несколько мгновений прогремел гром, эхом отозвавшись в моей груди. Я затаила дыхание. Даже рокот бури не мог заглушить криков на четвертом этаже.

– Нужно срочно послать за акушеркой. – Онор подошла к окну, завороженно наблюдая за грозой. – Как думаешь, кто-нибудь доплывет в такую бурю?

– Я могу.

Это было пустяковое поручение, но мне очень хотелось доказать сестрам, что я не чудовище, как им теперь казалось.

– Я могу взять шлюпку или динги[37], если ветер слишком сильный.

Прежде чем кто-либо успел мне ответить, с каминной полки соскользнули большие золотые часы, и по полу с грохотом разлетелись осколки стекла и шестеренки. В противоположном конце комнаты неожиданно заиграл рояль: клавиши опускались и поднимались сами по себе, издавая уродливые, фальшивые звуки. Казалось, будто кто-то топал по костяным клавишам из стороны в сторону. Полтергейст вернулся.

Мерси завизжала от страха и выбежала из комнаты, следом за ней бросилась Мерси. Ленор молча посмотрела на меня. Ей явно было не по себе наедине со мной.

– Иди за ними. Скорее всего, они побегут в комнату Мореллы, а им там сейчас делать нечего.

Ленор закусила губу и кивнула.

– Ленор! – окликнула я сестру у двери. – Ты правда не помнишь Кассиуса?

Она покачала головой.

– А балы? Танцы? Это я тоже придумала? Ты ведь была со мной почти на всех!

Ленор открыла рот, словно собиралась дать отрицательный ответ, но почему-то замялась. Затем она мотнула головой – один раз, другой, третий, – будто пыталась избавиться от морока. И тут она заговорила в первый раз после похорон Розалии и Лигейи.