Книга Ночной огонь - Кэтрин Коултер

Берк обнял ее за талию и прижал к себе:

— Скажу тебе правду или по крайней мере как я ее понимаю. С моей точки зрения, Алек не находит себе места. Он человек неугомонный и стремится постоянно узнавать что-то новое, открывать для себя страны и места, в которых еще не был. Он должен находиться в движении и все время что-то делать. Алек не из тех, кто будет просиживать часами в библиотеке, рассуждая о причудах философов.

— Как мой отец?

— Именно. Даже здесь Алек сумел найти себе занятие, стараясь изучить все тонкости ведения хозяйства. Должен признаться, он дал Джорджу немало хороших советов, пока я выздоравливал. Ничуть не сомневаюсь, что он со всей энергией примется за устройство Каррик Грейндж, в Нортамберленде, и в самое короткое время приведет в порядок все дела. Но, к сожалению, вскоре ему обязательно понадобится что-то новое, чтобы занять руки и мысли.

— И тут на свет появится ребенок.

— Ребенок, и кроме того, нужно будет заботиться о Несте, нанимать няню, кормилицу, а потом наставника или гувернантку.

— Как ты думаешь, он любит Несту? Она тоже считает, что Алеку необходимы перемены и человек он очень чувственный. Неста призналась, что удерживает его именно этим.

Берк, откинув голову, заразительно рассмеялся:

— Она просто подшутила над тобой, Ариель. Алек — порядочный человек и, кроме того, — джентльмен. Он никогда не оставит жену.

— Нет. — тихо согласилась Ариель, глядя вслед удаляющемуся экипажу, — но может ее разлюбить.

— И у тебя есть этому доказательство? Хоть одно? Ариель покачала головой:

— Ты. конечно, прав. Просто дело в том, что я беспокоюсь о ней, Берк.

— Я знаю одно: Алек сделает все, что в его силах, чтобы Несте было хорошо. Он пообещал прислать известие, как только ребенок родится.

И, заметив, что Ариель все равно выглядит немного расстроенной, спросил:

— Почему такая грусть, малышка? Ты скоро увидишься с Алеком и Нестой, но тогда уже будешь тетушкой.

— И в самом деле! — воскликнула Ариель, мгновенно просияв, и помолчав несколько мгновений, призналась:

— По правде говоря, я думала о Доркас, гадала, где она может быть. Как ты думаешь, она жива?

— Случись что-то, мы бы к этому времени нашли тело. Да, она, несомненно, жива. Будем продолжать поиски, пока не отыщем ее.

Больше этим утром тревожные мысли не посещали Ариель — для них просто не осталось времени. Она лежала на спине с широко расставленными ногами, Берк нагнулся над ней, лаская длинными пальцами самое чувствительное местечко, не сводя глаз с выразительного лица жены.

— Ариель!

Она подавила стон блаженства и открыла глаза.

— Любимая, я уверен, что тебе понравится это. Клянусь, не пройдет и минуты, как ты будешь настолько вне себя, что…

Берк почему-то замолчал, сжал ее бедра сильными руками и поднял к губам. Его язык, шершавый и теплый, свел все ощущения в одну точку, полную сладостно-острой боли. Она сознавала, что умрет, если он остановится. Но Берк не замедлил и не изменил ритма. И тогда Ариель закричала, не в силах сдержаться, впиваясь ногтями в его плечи. Берк упивался каждым звуком, каждым содроганием ее тела. И когда, наконец, Ариель затихла, врезался в нее, глубоко, до конца, и она снова вскрикнула, но на этот раз Берк принял ее крик своим ртом.

— О небо, — выдохнула она.

— Совершенно с тобой согласен. Берк прижал ее к себе чуточку крепче и поморщился от боли в плече:

— Черт, дай я немного подвину тебя. Ну вот, теперь лучше.

— Ты не должен тратить столько сил… на.. эти вещи.

— Но иначе ты была бы очень разочарована, не так ли? — хмыкнул Берк. — Признайся!

Но Ариель только поцеловала едва затянувшийся шрам и, положив голову ему на грудь, нерешительно пробормотала:

— Не знаю, Берк. Иногда кажется, что я живу во сне. Я сильная, уверенная в себе, самонадеянная личность, которой кажется, что она может все. А потом…

Берк почувствовал, как она качает головой, но, ничего не ответив, просто выжидал, нежно гладя золотисто-медные волосы.

— И тогда я боюсь, ужасно боюсь и сознаю, что страх — единственная реальность, а я — всего-навсего самозванка, трусиха, слабая и безвольная.

— Но дальше, надеюсь, ты думаешь обо мне.

— О вас, милорд? Хорошо, потом я думаю о тебе.

— И о чем же именно ты думаешь, когда думаешь обо мне?

— Ну…это гораздо труднее, — неспешно выговорила она. — Не знаю, становишься ли ты частью моего сна. Впрочем, вполне вероятно. Наяву любой мужчина ни за что не позволил бы мне, всего-навсего женщине, такую неограниченную свободу, не поощрил независимость мысли и действий. Нет, вы, милорд, — тоже часть моего сна. Ты подарил мне идеальные грезы. И я благодарна за это.

— А когда мое семя прорастет в твоем чреве? — хрипло прошептал он. — Тоже скажешь, что наше дитя — часть твоего сна?

Ариель чуть приподнялась, касаясь грудями его груди.

— Не знаю, — протянула она, нежно целуя его в губы. — Ребенок — это ты и я вместе. И звучит очень реально, не так ли?

— Особенно, когда малыш проснется и начнет орать, требуя еды. Немедленно прекрати тереться об меня подобным образом, Ариель, иначе я взорвусь и рассыплюсь на части и…

— Прекрасно.

— Что?!

— Рассыпайтесь, милорд. Не хочу лишать вас столь интересного переживания, да, впрочем, и себя.

Он вонзился в нее, и несколько минут они просто лежали лицом к лицу, а потом, чем глубже он входил с каждым рынком, тем ближе они становились, сливаясь в единое целое, пока ее дыхание, теплое и сладостное, не стало его дыханием, а его плоть, жаркая и упругая, не стала се плотью.

Когда она застонала, сжав его плечи с такой силой, что Берк был твердо уверен — едва зажившая рана будет потом чертовски ныть, — он излил в нее свое семя, стиснув зубы, откинув голову, блестя скользкой от пота кожей, и услыхал, как Ариель сказала тихо, так тихо, что на какой-то момент он не поверил ушам:

— Я люблю тебя, Берк.

— Это все из-за чертового подлого гуся, — думал Джорди, вытирая ладони о штаны и цветисто ругаясь. Мисс Ариель велела купить дюжину этих проклятых созданий, шесть гусынь и шесть гусаков, поскольку не желала быть несправедливой к женскому полу и не терпела гаремов ни в каком виде, и теперь, всего лишь после дня пребывания в Рейвнсуорт Эбби, гусак, явно возомнивший о себе, отбил двух гусынь, потихоньку погнал их перед собой, и вся троица мирно улизнула из загона.

Джорди услыхал громкий гогот, повернулся и выругал, уже куда более гнусно, другого гусака, уже собиравшегося перелететь ограду куда более картинно, чем его брат или кузен.