Книга Живущий в ночи - Дин Кунц

Взяв трубку, она сказала:

– Я поставила две песни подряд, так что в твоем распоряжении пять минут, милый.

– Как ты догадалась, что это я?

– Во-первых, этот номер знают очень немногие, а во-вторых, большинство из них в этот час давно в постели. Кроме того, когда дело касается тебя, я отличаюсь необычайной интуицией. Как только я увидела, что на стене мигает лампочка, то сразу же почувствовала покалывание в нижних частях тела, – В нижних частях?

– В женских нижних частях. Жду не дождусь встречи с тобой, Снеговик.

– Звучит заманчиво. Слушай, кто сегодня с тобой работает?

– Доги Сассман. – Это был звукоинженер радиостанции «Кей-Бей».

– Вас только двое? – обеспокоенно спросил я.

– Ты что, ревнуешь? Как мило! Но можешь не волноваться, я не в его вкусе.

В редкие часы, когда Доги не сидел за пультом звукозаписи в радиостудии, он в основном носился на «Харли-Дэвидсоне». Ростом он был чуть ниже ста восьмидесяти сантиметров, а весил сто пятьдесят килограммов. Буйная грива светлых волос и курчавая борода Доги казались такими шелковистыми, что их хотелось погладить, а руки и торс представляли собой красочное панно татуировок, покрывавших каждый квадратный сантиметр его тела. Однако по поводу вкуса Доги в отношении женщин Саша, конечно, пошутила. В общении с противоположным полом он проявлял такую бездну обаяния, что по сравнению с ним Винни-Пух показался бы просто сухарем. Мы были знакомы уже шесть лет, и я знал всех четырех женщин, с которыми на протяжении этого времени у него были романы. Любая из них могла бы прийти на церемонию вручения «Оскаров» в простых джинсах, фланелевой рубахе, без макияжа и при этом легко затмила бы всех блистающих там старлеток.

Бобби предполагает, что Доги Сассман либо продал душу дьяволу, либо является тайным повелителем Вселенной, либо обладает самыми гигантскими гениталиями в истории человечества, либо выделяет такие флюиды, которые сильнее земного притяжения.

Я обрадовался, что в эту ночь работает именно Доги, поскольку знал, что он круче любого другого звукоинженера на студии.

– Нет, просто я полагал, что, помимо вас двоих, там должен быть кто-то еще, – сказал я.

Саша, конечно, знала, что я не ревную ее к Доги, и сейчас уловила в моем голосе тревогу.

– Ты знаешь, что наши дела пошли гораздо хуже после того, как закрыли Форт-Уиверн и мы лишились военных – доброй трети наших ночных слушателей.

Нам пришлось сократить штат, но даже в урезанном составе мы едва сводим концы с концами. А в чем дело, Крис?

– Двери у вас на радиостанции все время заперты?

– Да. Это требуют от всех ночных диск-жокеев.

– Хотя ты выйдешь, когда уже рассветет, пообещай мне, что попросишь Доги либо кого-нибудь из утренней смены проводить тебя до машины.

– Неужели Дракула вырвался на волю?

– Обещай мне.

– Крис, какого черта ты…

– Я все расскажу тебе позже. Просто пообещай, и все, – продолжал настаивать я.

Она вздохнула.

– Ну ладно. Только объясни, что стряслось? Ты случайно не…

– Со мной все в порядке, Саша, честное слово. Не волнуйся. Пообещай же мне, черт побери!

– Я пообещала.

– Но ты не произнесла это слово.

– О господи! Ну ладно, ладно. Я обещаю. Чтоб мне сдохнуть, чтоб мне провалиться. Век воли не видать! Но с тебя – увлекательный рассказ, какая-нибудь страшилка вроде тех, что я слушала у костра в лагере герлскаутов. Ты будешь ждать меня дома?

– А ты наденешь форму герл-скаута?

– У меня от нее остались только носочки.

– Этого вполне достаточно.

– Ага, уже задрожал, представив такую картинку?

– Просто вибрирую.

– Ты плохой человек, Кристофер Сноу.

– Да, я – убийца.

– Ладно, до скорой встречи, убийца.

Она положила трубку, а я выключил свой телефон и снова повесил его на пояс.

Несколько секунд я вслушивался в кладбищенскую тишину. Соловьиные трели давно умолкли, и даже стрижи, похоже, отошли ко сну, устроившись на ночь под дымоходом. Вероятнее всего, не спали только могильные черви, но они трудились в торжественной и уважительной тишине.

Обращаясь к Орсону, я сказал:

– По-моему, мне не обойтись без духовного наставления. Давай-ка нанесем визит преподобному Тому.

Я пересек кладбище пешком, обошел церковь сзади и вытащил из кармана куртки «глок». Находясь в городе, где начальник полиции грезит о том, как он станет избивать и мучить маленьких девочек, и где работники похоронного бюро разгуливают с пистолетами под мышкой, я имел все основания предполагать, что священник тоже будет вооружен не одним только словом божьим.

Дом отца Элиота был темным с фасада, но, зайдя с заднего двора, я увидел два освещенных окна на втором этаже.

После сцены, которую я наблюдал в церковном подвале, спрятавшись за гипсовым ангелом, не приходилось удивляться тому, что настоятель Святой Бернадетты не в состоянии уснуть. Часы показывали три утра, после визита сюда Джесси Пинна прошло уже четыре часа, а священник все не выключал свет.

– Топай потише, – прошептал я Орсону.

Стараясь производить как можно меньше шума, мы взобрались по каменным ступенькам и прошли по деревянному полу заднего крыльца.

Я подергал дверь, но она оказалась закрыта, хотя служителю господа следовало скорее уповать на него, а не на дверные замки.

Я не собирался стучать или звонить у парадного входа. Имея за плечами убийство полицейского, было бы глупо бояться наказания за незаконное вторжение в чужое жилище. Мне только не хотелось разбивать окно, поскольку звон стекла наверняка насторожит священника.

На террасу крыльца выходили четыре окна с двойными рамами. Я подергал их одно за другим. Третье оказалось незапертым. Пистолет мне пришлось засунуть в карман куртки, поскольку деревянные рамы разбухли от сырости и с трудом поддавались моим усилиям.

Требовались обе руки, чтобы поднять вверх наружную раму и зафиксировать ее горизонтальной защелкой, а затем подсунуть пальцы под нижнюю планку внутренней рамы и произвести с ней такую же операцию.

Рама медленно поползла вверх, издавая такой зловещий скрип и скрежет, который сделал бы честь любому фильму ужасов Веса Крэйвена. Орсон скептически фыркнул, крайне невысоко оценивая мои навыки взломщика. Ну что тут поделаешь, кругом одни критики!

Я выждал несколько мгновений, желая убедиться, что поднятый мной шум не был никем услышан, а затем скользнул в открытое окно. Внутри было темно, как в ведьмином мешке.