Книга Ощепков - Александр Куланов

Еще один ученик Ощепкова, Георгий Николаевич Звягинцев, много лет спустя, уже летом 1989 года, написал запрос на имя начальника УКГБ СССР по городу Москве и Московской области. Некоторые фрагменты этой официальной бумаги стоит воспроизвести. Прежде всего, Звягинцев начал с того, что «Совет ветеранов борьбы самбо СССР занимается восстановлением имени истинного творца борьбы самбо в Советском Союзе, т. к. по этому поводу в нашей печати ходит много анекдотических слухов»[359]. Далее он кратко рассказал об истории преподавания борьбы Ощепковым, называя ее «борьбой вольного стиля дзю-до (ныне борьба самбо)», и сообщил, что «в 1937 году Ощепковым В. С. было написано пособие по борьбе вольного стиля для спортивных секций. Готовую к изданию рукопись на 2-й день после ареста его забрал А. А. Харлампиев, и она с малыми изменениями была издана в 1949 году». Ответ КГБ последовал через два месяца: «В имеющихся архивных материалах сведений о рукописи Ощепкова по борьбе вольного стиля нет. Данными о знакомстве или поддержании каких-либо отношений между Ощепковым В. С. и Харлампиевым А. А. не располагаем».

Что это значит? Близкие ученики Василия Сергеевича — те, кто тренировался вместе и рядом с Анатолием Харлампиевым, пока Ощепков был жив, после реабилитации своего учителя фактически выступили против товарища по ковру, обвиняя его едва ли не в мошенничестве, с помощью которого ему досталась библиотека Ощепкова, независимо от того, каким именно способом он ее «приобрел». К слову сказать, в «Воспоминаниях» самого Харлампиева не только этот эпизод, но вообще 1937 год почти отсутствует, за исключением рассказов о сугубо спортивных моментах да трогательного повествования об организации выступления борцов в Кремле перед Ворошиловым и персональным пенсионером (!) Подвойским. Сама глава называется просто и решительно: «Решающие дни перед победой. 1937—38 гг.»[360]. В ней Анатолий Аркадьевич в подробностях рассказал… как боролся с ангиной. Арест учителя Харлампиев по какой-то загадочной причине перенес на гораздо более ранний период и описал его следующим образом: «Придя на очередное заседание в ГЦОЛИФК, я был срочно вызван к ректору. Он был очень взволнован: “Товарищ Харлампиев, Ощепкова арестовали. О причинах ареста меня в известность не поставили. Временно принимайте все дела по дзюдо. Учебный план и программа должны быть к окончанию учебного года выполнены… А дальше мы решим”.

Я стоял ошеломленный… Меня, кроме самого факта ареста, озадачивал вопрос: “Как я должен отвечать на вопросы студентов и сотрудников?” Об этом я спросил ректора. Он ответил: “Отвечайте, что Василий Сергеевич вызван по делам государственной важности и когда прибудет в ГЦОЛИФК — неизвестно”. Не успел я войти в зал борьбы, как на меня посыпались вопросы. Я сказал: “Василий Сергеевич вызван по делам государственной важности, и, видимо, пока они не закончатся — в ГЦОЛИФК приходить не будет, ректор просил, чтобы во время отсутствия Василия Сергеевича занятия и все намеченные мероприятия по дзюдо проводились согласно плану и программе”. Но на мое объяснение многие в раздумье покачали головами…

Проводя занятия, я не мог отделаться от мыслей об аресте Василия Сергеевича. Почему? Зачем? Я не мог себе представить, что мой любимый учитель, не жалевший сил для передачи своего скромного опыта (курсив мой. — А. К.)советским людям, — “враг народа”… Арест своего учителя я представлял как какую-то грустную ошибку, и непроизвольно поглядывал на дверь, ожидая, что он вот-вот войдет в зал, я отдам ему рапорт, он поздоровается со всеми, а мне пожмет руку. У меня было такое сильное желание, чтобы мои мечты осуществились, что я даже чувствовал тепло пожимаемой в моем воображении руки Василия Сергеевича, но шли часы, дни, недели — а он не только не возвращался, но даже сведений о нем никаких нельзя было узнать.

Крупные неприятности не бывают обычно одиночными…»[361]

Так ли все было на самом деле (не считая серьезного сдвига в датах)? Что произошло, когда случились «крупные неприятности» с человеком, передававшим свой «скромный опыт» советским людям, и как на это отреагировал его преемник? Попробуем разобраться с фактами.

Во-первых, часто пишут о том, что сам Анатолий Харлампиев в то время находился в чрезвычайно сложной ситуации из-за ареста НКВД брата Георгия — известного альпиниста. Михаил Лукашев прямо указывает, что Анатолий Аркадьевич в такой ситуации совершил практически подвиг: «На такой поступок (изъять у А. И. Казем-Бек библиотеку учителя. — А. К.) мог решиться только очень смелый человек и, к тому же, беззаветно любящий свое дело». Правда, Лукашев говорил о том, что Харлампиев проявил «подлинное мужество при спасении ощепковских материалов», будучи «братом врага народа»[362], вероятно, не зная о том, что Георгий Аркадьевич Харлампиев был арестован лишь 16 марта следующего — 1938 года[363]. По смыслу же воспоминаний других учеников получается, что Анатолий Аркадьевич пришел в дом Ощепкова вскоре после его ареста (чуть ли не на следующий день), а значит, ко времени своего поступка «братом врага народа» не был и даже предполагать не мог, что окажется им через несколько месяцев. Можно ли считать в таком случае, что «подвига» не было? Замечу, что в то время каждый, даже просто контактируя с семьей обреченного, арестованного по политической 58-й статье человека, рисковал жизнью ежеминутно. Рисковал жизнью и Анатолий Харлампиев. Значит, все-таки подвиг? Спас библиотеку от уничтожения, от огня, от продажи в неизвестные руки в тяжелые годы? На этот вопрос пусть каждый ответит для себя сам (и учтет некоторую путаницу и странный тон воспоминаний).

Во-вторых, самим фактом того, что он эти книги «приобрел», история не заканчивается, а только начинается. Примем как рабочую версию о том, что Харлампиев пошел на риск ради борьбы и спас книги и записи своего учителя, и все это произошло не в октябре 1937-го, а зимой — весной 1938 года. Да — в условиях того времени это был пример настоящего героизма. И представьте, какой ужас, должно быть, испытал Анатолий Аркадьевич, когда узнал, что арестован его брат Георгий. В такой ситуации самым разумным выходом было держать язык за зубами и никому ничего не рассказывать. С того самого момента получилось, что письменное наследие Василия Ощепкова стало личным наследием Анатолия Харлампиева, сохранившего его тем самым от гибели. Но и с того же самого момента почти вся документально зафиксированная история самбо стала уже харлампиевской, а не ощепковской историей. Получается, что Анатолий Аркадьевич изъял книги не только у Анны Ивановны, он изъял их у истории и тщательно от последней оберегал, сознательно мифологизируя историю самбо? Ответ и на этот вопрос у каждого может быть свой. Возможно, Харлампиеву единственной возможностью и самому не попасть в лагерь или на расстрельный полигон, и сохранить наследие учителя показалось объявление дзюудо-самбо своей собственной системой, возникшей и развивавшейся совершенно независимо от «японской» ощепковской системы. Возможно, что в процессе спасения он зашел слишком далеко и потом не мог остановиться, так сам поверил в себя, в то, что он сам, едва ли не единолично, создал самбо, что вспоминал об учителе не слишком часто — в мемуарах, на одном из совещаний, да в год признания дзюдо олимпийским видом спорта, и снова в уже знакомом нам тоне: «В. С. Ощепков, чутко прислушиваясь к критике нашей молодежи, во многом отошел от японских правил дзю-до, а затем частично отказался и от японской терминологии»[364].