Книга Свадебный отбор. Замуж за врага - Ева Никольская

– Слушаю тебя, Марусь. – Он снова меня так назвал, а я опять улыбнулась. Но ничего путного на ум так и не пришло. Я просто смотрела на него и пыталась понять, что в нем нашла. Симпатичных мужчин хватало – вокруг леди М особенно. Оригинальных кадров тоже было пруд пруди – в блоге Медузы такие отмечались с завидным постоянством. Но мне нужен был только Вельский. И я, бес побери, его получила!

– Да думаю вот…

– О том, что мы идеальная пара? – спросил светловолосый искуситель, придерживая меня за спину и чуть наклоняя назад – туда, где далеко внизу кипела ночная жизнь расцвеченного огнями Айгрэма.

Мимо проплывали радужные светлячки, кожу щекотал теплый летний ветер, а вторая ладонь Северьяна медленно скользила по моему животу вверх, собирая складками тонкую майку и вынуждая меня прогнуться еще ниже. Ему хватило бы одного легкого движения, чтобы отправить в смертельный полет свою непутевую женушку. Понимание этого пугало и возбуждало не меньше, чем близость охотника и романтический антураж. Я снова играла с огнем, проверяя на прочность и свою жизнь, и намерения Вельского. Все сейчас было в его руках, включая меня. Обняв его бедра ногами, я притянула мужчину к себе и перилам, на которых сидела. Сердце бешено колотилось, грудь вздымалась под его пальцами, а губы кривились в вызывающей улыбке.

Ну же, охотник… я больше ничего не боюсь, а ты?

– Чокнутая моя ведьмочка! – усмехнулся муж, возвращая меня в прежнее положение, чтобы впиться в губы, лаская руками спину и плечи.

А я зарылась пальцами в его жесткие волосы, отвечая на самый сумасшедший поцелуй, какой только можно придумать, и ловила от этого кайф, не сравнимый ни с чем. Ночь, адреналин и сорвавшееся с катушек возбуждение – что может быть восхитительнее? Мы целовались долго и со вкусом, не замечая разбитые бокалы и рассыпанные по полу фрукты, которые я в порыве страсти смахнула рукой. А потом прилетела «птица обломинго», громким металлическим голосом сообщив об особой доставке в номер.

– Какого… – Я недоговорила, раздосадованная, что нас снова прервали. Дыхание мое сбилось, лицо раскраснелось, а губы сладко ныли от жадных и неистовых ласк.

– Сюрприз, – шепнул Ян, подхватывая меня под ягодицы. Так и понес в комнату, удерживая в прежней позе. В принципе, ничего криминального – я по-прежнему была в джинсах и майке, хоть и спущенной с одного плеча. Но кататься на мужчине, обнимая его талию ногами, было… Адово пламя, я о чем-нибудь еще думать могу, кроме секса?!

Сюрпризом, к моему огромному удивлению, оказалось мороженое. Шоколадное, в апельсиновой глазури с вишневым ликером, входившим в состав сиропа, приготовленного кондитером. Было страшно, когда меня заставили снять пробу, накормив с ложечки. И неожиданно вкусно, потому что бредовый рецепт обыграл настоящий мастер. Про то, как мы ели мороженое на ложе для новобрачных, деликатно умолчу. Скажу только, что первая брачная ночь определенно удалась.

Утром…

Тюремный корпус Эвергрейс, серой махиной возвышавшийся посреди Янтарного озера, встретил нас мрачными взглядами охранников, с подозрением следивших за каждым нашим шагом. И вроде пропуск был в полном порядке, да и меня тут давно уже знали, но… я кожей ощущала напряжение, витавшее в воздухе, будто мы не проведать отца явились, а организовать ему побег. Наверное, причина такого отношения крылась в Вельском и его даре сирены – местные служащие опасались ментального внушения.

С другой стороны, с чего бы законнику такое творить? Не из любви же ко мне, правда? Или все же из-за нее? Метки на наших руках с ночи не прекращали светиться, подтверждая консумацию брака. Наверное. Во всяком случае, именно так я предположила, но альвенги, которым мы написали письмо с вопросом, нас проигнорировали. Утро, не считая этих косых взглядов, сверливших спину, выдалось вполне благоприятным.

Не то чтобы я выспалась… но уставшей точно себя не чувствовала. А вот полной сил – да. У меня будто крылья за спиной выросли. Энергия била ключом, и Аметист, личность которого мы до сих пор не выяснили, больше не пугал. Скорее раззадоривал, пробуждая азарт охоты. Мне надоело чувствовать себя жертвой, и я была полна решимости изменить правила этой игры. Но прежде чем разбираться с проблемами настоящего, следовало прояснить кое-какие моменты из прошлого.

Нас под конвоем проводили в папину мастерскую, которая была и его камерой тоже. Просторная комната в корпусе для элиты, как тут называли заключенных, получавших разные привилегии. Кто за сотрудничество с гвардами, а кто и за дружбу с начальником тюрьмы, как мой папа. Отношения эти зародились далеко не сразу. Сначала отец делил узенькую клетушку с соседом, из удобств там была только уборная за ширмой. Папа делал наброски мягкими карандашами, изобретенными специально для заключенных и душевнобольных, чтобы предотвратить членовредительство. Даже деревянной палочкой, как показывала практика, люди умудрялись наносить себе смертельные раны.

И вот однажды папка с рисунками попала на стол к начальнику тюрьмы, а не ко мне, как обычно. И господин Мак-Грэгор увидел в папином творчестве тему, которую начал активно раскручивать, поощряя художественный талант заключенного, осужденного за двойное убийство на почве страсти. Это стало отличным пиар-ходом, и вскоре работы моего отца начали пользоваться большим спросом. А он раздавал картины направо и налево, обогащая и своего высокопоставленного покровителя, который перевел его в одиночную камеру, откуда открывался чудесный вид на берег озера.

Решеток там не было – на окнах в современных тюрьмах стояли прошитые магической сетью сплавы, внешне похожие на обычное стекло. Бело-золотое мерцание внутри него видели только маги. Такие, как мой отец. Но его и это вдохновляло. Краски, кисти, холсты… у него после переезда на новое место было все! И никто больше не опасался, что он воткнет себе в шею карандаш или вскроет вены пером. Папа за эти семь лет заслужил репутацию спокойного и очень вежливого заключенного, которого если не любили, то точно уважали. А как иначе, если он под крылом у начальника тюрьмы?

Мои попытки уговорить его подать апелляцию отец методично пресекал, продолжая настаивать, что отбывает наказание справедливо. Я приезжала к нему каждый месяц, и по распоряжению господина Мак-Грэгора меня пускали сюда: в уставленную холстами светлую мастерскую, совершенно непохожую на тюремную камеру. Папа никогда не покидал это помещение. Ему приносили еду, инструменты и прочие вещи, допустимые при мягком режиме содержания заключенного.

Меня, будто одну из этих вещей, к нему тоже приводили. Но мы никогда не оставались наедине – один из охранников при наших свиданиях безмолвной тенью стоял у двери и, подозреваю, потом бежал докладывать каждое услышанное слово своему начальству. Папа для Мак-Грэгора был золотой жилой, упускать которую этот господин не желал.

Хм… а не потому ли на нас тут волком смотрят? Если Вельский сможет убедить моего отца в его непричастности к смерти родителей Марка, дело могут заново открыть, и хозяин Эвергрейса потеряет альтернативный источник дохода, который открывает перед ним гораздо больше дверей, чем занимаемая должность. Какой аристократ захочет видеть на своем приеме главного тюремщика, а коллекционера и мецената, позволяющего великому мастеру творить даже в тюремных застенках, – очень даже. Имидж и репутация – как много значат эти слова!