Книга Нацистская пропаганда против СССР. Материалы и комментарии. 1939-1945 - Дмитрий Хмельницкий

Перед моим уходом из СЛОНа Сорокин был начальником командировки 51-го километра, на постройке стратегическаго тракта. На этом тракте он бил одного заключенного за невыполнение урока по животу до тех пор, пока тот не испустил дух.

По сравнению с остальными заключенные в 9-й роте живут чуть ли не в барских условиях. Помещение их больше похоже на гостиницу, чем на барак. Посредине 2-го этажа у них тянется длинный коридор, по обеим сторонам которого находятся бывшие монашеские кельи – чистенькие, довольно уютные комнатки. В каждой живет по два, редко по три человека. Спят они на бывших монашеских диванах с хорошими подушками, простынями и одеялами. В их кельях всегда тепло, воздух свежий, на окнах занавески; стоят столики, покрытые хорошей скатертью; в некоторых видны даже ковры... Обслуживают роту, то есть готовят обед, делают уборку, носят дрова и воду, дневальные из заключенных других рот, и главным образом из заключенных интеллигентных, которыми в 9-й роте помыкают как прислугой.

Все заключенные 9-й роты занимают административно-хозяйственные должности в разных отделах и подотделах УСЛОНа. Они свободно выходят, катаются по вечерам на лодках, причем гребут для них «простые» заключенные. Руками последних для них создана постоянная спортивная площадка, а зимой устраиваются ледяные горки для катаний на салазках и каток. Они играют в футбол, ходят каждый день в театр, слушают музыку. На острове Соловки есть так называемый «клуб вольнонаемных служащих»; в нем есть радиокомната, комната для шахматной и шашечной игры, комната для игры в пинг-понг, военная комната, библиотека-читальня, ресторан. Заключенные из бывших коммунистов и чекистов посещают его наравне с вольнонаемными служащими. В 9-й роте и питаются совсем иначе, чем обыкновенные заключенные. В среднем каждый из них получает по 30 рублей в месяц на питание, причем прислуга, кухарка, дрова и прочее даются бесплатно, а продукты – по себестоимости. Кроме того, пользуясь своим служебным положением, они и сами берут сколько хотят из пищевых продуктов. Питаются они в ресторане «клуба вольнонаемных» или дома, где им готовят кухарки из интеллигентных каэрок (одна из них была княжна Гагарина). Далее. Если рядовому заключенному за нелегальное свидание с женщиной полагается от 14 до 30 суток карцера (на первый раз, а потом от полугода до года «Секирки»), то эти открыто водят заключенных каэрок к себе в комнаты и там уже делают с ними что хотят. Те молчат, чтобы не попасть на тяжелые работы в лесу и верную смерть.

Так живут заключенные из доверенных советских работников не только на острове Соловки, но и во всем районе СЛОНа – в Кеми, Кандалакше, Мурманске, Архангельске, Котласе, Майгубе, Вишере и прочих местах.

Заключенные, занимавшие до совершения преступления более или менее ответственные должности, иначе отправляются и в ссылку: они едут не этапом, а в обыкновенном пассажирском поезде; перед отъездом они получают литеру на проезд и бумагу, в которой указывается, что такой-то заключенный является бывшим сотрудником ОГПУ и подлежит использованию не на физических работах, а в Управлении лагерей на административно-хозяйственных должностях. Прибывая на Попов остров и являясь к начальнику Кемьского пересыльного пункта, такие заключенные сразу же получают назначение на должность, им сейчас же дается отдельное помещение. Никакой муштровки и прочих тягостей слоновского режима они не испытывают. Вчера такой «заключенный» взял взятку, произвел растрату, самочинно расстрелял людей и был арестован, а сегодня он уже снова является начальником. При себе он всегда имеет удостоверение на право свободного передвижения, ношение оружия и т. д.

Полного срока заключения ни один заключенный из бывших коммунистов и чекистов никогда в СЛОНе не отсиживал. Если он сослан на три года, то он освобождается уже через полтора, если на пять лет, то он просидит самое большое два года. Чекист Щукин Василий из Армавира (из армавирского окружного ОГПУ), сосланный на 10 лет за большую взятку, превышение власти и растрату, просидел там всего полтора года, причем работал он в Управлении СЛОНа сначала в качестве заведующего архивом, а потом в регистрационно-статистическом отделе, и ни одного дня за это время не был трезвым. Таких васек Щукиных там сотни.

После наказания «доверенные» получают ответственные должности в управлении лагерей, а многих спецотдел при коллегии ОГПУ отзывает в Москву и дает назначение на ответственные должности по ОГПУ в разных местах России.

Иное положение коммунистов, попадающих в СЛОН за политику – за правый или левый уклон, за активные действия против Центрального комитета и его генеральной линии или по подозрению в таких действиях. Эти попадают в общую массу заключенных и страдают вместе с ней. Примером таких является «бедный Гай», о котором я упоминал раньше.

Надзиратели. Они – главная опора всей слоновской системы. Они – и Бог, и царь, и судья для заключенного. Все они подбираются из доподлинного люмпен-пролетариата и в первые годы революции, как правило, работали в так называемых оперативных отделах ВЧК, приводя в исполнение смертные приговоры. Долгие годы такой «работы» превратили их в психически ненормальных людей, и часто они испытывают подлинное наслаждение от человеческих страданий и крови. В большей или меньшей мере почти все они – садисты. Истязания заключенных и убийства их, особенно во время побега, составляют любимую тему их оживленных разговоров. Об убийствах при попытке побега они месяцами рассказывают своим товарищам, смакуя фактические подробности и выдумывая несуществующее. Об этом они потом пишут в своих стенных газетах и ежемесячных журналах, издающихся при каждом отряде военизированной охраны. Высшее слоновское начальство поощряет эти заслуги выдачей «героям» денежных премий и объявлением в приказах благодарностей «за хорошую охрану». Самые страшные из них таких благодарностей имеют более десятка каждый.

Чем беспощаднее расправляются они с заключенными, тем лучше их служебное положение – из рядовых надзирателей они повышаются до начальников командировок и даже начальников пунктов. В их полное распоряжение попадают сначала сотни, а потом тысячи людей. Привыкнув к полному бесправию заключенных и своей безнаказанности у себя на командировках и пунктах, они перестают потом считаться с правилами и вне своих рабовладений. Вспоминаю надзирателя Авдеева. До службы в СЛОНе он находился на «работе» в комендатуре Лубянки и там приводил в исполнение смертные приговоры коллегии ОГПУ. Попав за должностное преступление в СЛОН, он скоро поднялся до должности начальника на лесозаготовительных командировках. Чувство безответственности дошло в нем до того, что он часто останавливал выстрелом из винтовки поезда, чтобы сесть на паровоз и ехать «по делам службы» на какую-нибудь станцию Мурманской железной дороги. Правление Мурманской железной дороги много раз писало об этом в Управление СЛОНа, но Авдеев всякий раз оправдывался: утверждал, что ему необходимо было срочно поехать для задержания бежавших с его командировки заключенных каэров. Ему верили, и он продолжал свои упражнения с остановкой поездов дальше. Появись такой тип на улице какого-либо европейского города, его немедленно отправили бы в психиатрическую больницу или в дом умалишенных, а в Северных лагерях особого назначения он царь и Бог над судьбами 600 – 800 человек.