Книга Полночная ведьма - Пола Брекстон

Глава 20

Думаю, вряд ли это ветхое здание, столько лет стоявшее рядом с монастырем Пресвятой Марии, когда-либо видело такое стечение народа. От его парадного крыльца по вымытой моросящим дождем улице тянется длиннющая очередь бедняков. Они стоят по три человека в ряд, и таких рядов не менее полусотни. Их одежда однообразна. Я гляжу на них из грязного окна импровизированной кухни, и мне кажется, что дождь растворил все яркие краски, которые только были на свете, и заменил их серыми и коричневыми цветами борьбы за существование и нужды. И едва ли сыщется лучший образ и того и другого. Женщины, дети, старики вынуждены стоять часами, ожидая милостыни от монастыря, который дает им горячую пищу один раз в день. Они голодны, а их сердца изболелись по тем близким, кто ушел на войну. Они ждут их возвращения и боятся, что в дверь постучит почтальон, принесший телеграмму, которая положит конец всем надеждам.

– Лилит, дорогая, ты уже готова? Сестра Эгнес сейчас откроет двери, – говорит Бернадетт, кряхтя под тяжестью корзины с хлебом.

– Вот это да, – удивляюсь я, вытирая руки о передник и спеша вслед за ней. – Откуда взялись все эти чудесные багеты? – Перебои коснулись всех продуктов, но больше всего пшеницы, поскольку из-за нападений немецких подводных лодок к нам приходит мало кораблей с американским зерном. Так что теперь редко можно увидеть целую корзину свежего белого хлеба.

– Их должны были доставить в «Ритц», но они отклонились от маршрута. – Сестра Бернадетт весело ухмыляется.

– Должно быть, у вас есть друзья в высших кругах.

Она смеется.

– Да уж, выше некуда!

В зале, который теперь служит столовой, все готово. На крепких столах стоят три огромных котла с супом, за каждым из которых ожидают голодных две монахини.

– Приготовьте половники, сестры, – говорит Бернадетт, взглянув на часы, висящие на стене. Ровно час дня. Меня каждый день заново поражает это маленькое чудо пунктуальности. У нас катастрофически не хватает людей, а очередь с каждым днем становится все длиннее. Столько голодных. Столько недель, месяцев, лет стиснутых зубов и очерствелых сердец.

Сестра Эгнес отодвигает дверной засов, и те, кто стоит в начале очереди, входят внутрь. Все они приносят с собой сосуды для спасительного супа самых различных размеров. За те двенадцать месяцев, что я работаю в бесплатной столовой, я перевидала все – от жестяных кружек до ночных горшков и один раз видела даже лошадиную торбу. Сегодня ожидающие в очереди бедняки начинают галдеть при виде свежего белого хлеба. Я становлюсь в конце последнего стола и начинаю отламывать от багетов куски и вкладывать их в руки голодных. Некоторые из детей ужасающе худы, и когда я гляжу на них, у меня сжимается сердце.

Я пыталась объяснить маме, что мы не можем просто сидеть и ждать, когда кончится война, что наша помощь нужна тем, кому в жизни повезло куда меньше, чем нам. Но она меня не понимает. Тот мир, который она знала, стремительно уходит в прошлое, и она уже не осознает, что к чему. Она целиком ушла в свои фантазии о том, какой должна быть жизнь. Если смерть папы стала для нее тяжким испытанием, то гибель Фредди, как я и боялась, полностью сломила ее дух. Даже теперь, когда после того, что произошло на мосту Тауэр-бридж, прошло столько месяцев, я вижу, как его горло перерезает нож и как он летит вниз. Слышу всплеск, когда его тело входит в воду. Я всегда буду винить себя в том, что его постигла такая ужасная смерть. Я должна была защитить его от Стражей. Должна была спасти. Я его подвела, и теперь он умер и унес с собой часть души нашей мамы.

Я благодарю духов за то, что выжил хотя бы Льюис. Позже он рассказал, что тогда попытался призвать на помощь свою магию, но все произошло так быстро, что ему не удалось бы спастись, если бы не пришли на выручку духи. Все трое: он, Фредди и головорез Стрикленда ушли глубоко под воду вместе, так и не расцепив рук. Головорез, ударившись о воду, сломал шею. Льюис сказал, что почувствовал, как духи-хранители помогают ему, как тянут его вверх. Фредди же вытащил из глубины и подтянул к набережной приставленный ко мне графом варвар-гот. Но моему бедному брату уже ничем нельзя было помочь. Смерть снова держала его в своих когтях, и на этот раз их было уже не разжать.

В клане какое-то время царил хаос. Поначалу я думала, что меня изгонят, но поскольку на нас надвигалась война, угроза со стороны Стражей стала реальностью, а их главарь показал свое истинное лицо, было решено, что клану будет нанесен слишком большой ущерб, если он лишится Верховной Ведьмы и его членам придется искать себе нового главу. Меня все еще преследует и изводит все тот же Темный дух. Похоже, Стражи после того, как им не удалось добыть Эликсир, играя на моей любви к брату, затаились и ждут удобного момента, чтобы ударить вновь. А пока они посылают ко мне служащего им духа, чтобы он терзал меня, видимо, надеясь, что, если не давать мне покоя, на меня будет легче оказать давление, когда они нападут в следующий раз.

– Вы дадите нам хлеба, голуба? – Передо мной стоит старик, держа в руках миску супа.

– Простите меня, конечно. – Я даю ему такой большой ломоть, какой только смею. Если я дам ему слишком много, сестра Эгнес сразу начнет возражать. Я понимаю, что погрузилась в размышления, забыв, где нахожусь, и трясу головой, чтобы избавиться от одолевающих меня мыслей. Какой смысл думать о том, чего нельзя изменить? Я не должна этого делать, ведь сейчас я нужна другим.

На то, чтобы накормить всех, кто пришел за едой, уходит два часа. К тому времени, когда подходят те, кто стоял в очереди последним, мы выскребаем из котлов остатки супа, а от хлеба уже не осталось ни крошки. Еще час мы тратим на то, чтобы вымыть котлы и половники и убрать столовую и кухню, чтобы можно было использовать их поутру. Взглянув на часы, я вижу, что уже почти четыре часа. Я обещала маме, что попью с ней чаю, и не должна опаздывать. Ей идут на пользу те короткие минуты, когда наше существование возвращается на круги своя. Я начинаю тереть котел быстрее, и в конце концов сестра Бернадетт, почувствовав, что я спешу, отсылает меня домой, сказав, что они могут справиться и без меня.

Я срываю с себя передник и торопливо прощаюсь с сестрами. Выйдя на улицу, я пускаюсь в путь. Я уже привыкла к тому, что выгляжу как пугало, и больше не обращаю внимания на удивленные взгляды, которые порой привлекает мой неопрятный внешний вид. Нелегко беспокоиться о таких пустяках, как кое-как уложенные волосы или платье, которое мне не идет. Я и так делаю слишком мало для этих ужасных времен. И мне не до тщеславия.

Когда я добираюсь до площади Фицрой, с меня льет пот. Платье, надетое на мне, я выбрала за то, что оно не стесняет свободы движений, и за носкость ткани, из которой оно сшито. Я надеюсь, успею незаметно подняться к себе, быстро переодеться и привести волосы в порядок, но в вестибюле меня останавливает голос мамы:

– Лилит! Лилит, это ты?

– Да, мама. Я иду переодеваться.