Книга Жилище в пустыне (сборник) - Томас Майн Рид

Встав на задние ноги, маримонда имеет около метра в высоту; это одна из самых крупных разновидностей обезьян Нового Света; длинный хвост ее у основания очень толст и к концу постепенно утончается; он совершенно лишен шерсти и на внутренней стороне, которою цепляется за ветки, покрыт мозолями. В общем, маримонда далеко не блещет красотой: ее длинные, худые руки с кистями без большого пальца придают всей ее фигуре непропорциональный вид, что еще усугубляется несоразмерной величиной хвоста. Шерсть маримонды темно-кофейного цвета, на спине и верхней части тела красноватая, причем на шее и спереди этот оттенок становится бледнее, что дает повод в некоторых местностях испанской Америки называть маримонд «обезьяна замбо», так как замбо называют помесь индейской крови с негритянской.

Шум, который слышали наши путешественники, доносился с берега реки и возрастал с каждой минутой: это доказывало, что обезьяны приближаются. В самом деле, через несколько мгновений они появились, и наши герои с любопытством смотрели на оригинальный способ их передвижения.

Маримонды никогда не спускаются с деревьев, по которым они лазят с быстротою белки, чтобы не сказать – с быстротою порхающей птицы. Когда им приходится перебираться с одного дерева на другое, они цепляются хвостом за ветку, на которой сидят, и, оттолкнувшись от нее, устремляются вперед, так что ветка в данном случае действует как пружина, перебрасывая их на первый попавшийся сук другого дерева, за который они хватаются своими длинными, худыми руками.

Среди стада было много самок; их сразу можно было отличить благодаря детенышам, которых они несли на спине, где те держались, цепко ухватившись за материнское тело своими уже достаточно сильными хвостами. Время от времени та или другая мать сбрасывала детеныша со спины и учила его перепрыгивать с ветки на ветку, сама устремляясь впереди него, чтобы показать ему, как это делается. Когда расстояние между двумя деревьями было слишком велико и самки оказывались не в состоянии перепрыгнуть через него с детенышами на спине, то самцы, перебравшись на другое дерево, протягивали им оттуда передние лапы, облегчая таким образом прыжок; все эти движения происходили среди непрерывных разговоров, перемежавшихся радостными восклицаниями и визгом.

Часть леса, где находились маримонды, примыкала к мысу со стороны, противоположной той, на которой росли персиковые пальмы. Добравшись до опушки, обезьяны сделали короткую передышку и повисли на деревьях головами вниз – положение, которое они часто принимают и в котором они теперь оставались несколько минут, не переставая при этом оживленно болтать.

Было ясно, что они обсуждают какой-то важный вопрос; наконец единодушный крик явился знаком, что решение принято, после чего все обезьяны спустились на землю и направились к пальмам.

По трудности, с которой они тащились по земле, и по их неуклюжей походке сразу было видно, что они совсем не приспособлены к такому способу передвижения. Ладони их рук, предназначенные для того, чтобы хвататься за ветви, не могут выпрямляться и упираться в плоскую поверхность, вследствие чего маримонды при ходьбе вынуждены сгибать их в кулак и тащиться по земле наподобие калек.

Наконец они добрались до пальм и, неумолчно болтая, с вожделением стали разглядывать плоды, желтевшие на самой верхушке, очевидно, задавая себе вопрос, каким образом достать их оттуда; все без исключения стволы были густо усеяны шипами, а между тем ни одна из кистей не висела так низко, чтобы ее можно было достать с земли.

Однако это на первый взгляд неодолимое препятствие не остановило маримонд. Рядом с пальмами рос заманг – один из видов мимозы, принадлежащий к числу самых красивых деревьев Южной Америки; заманг, о котором идет речь, имел в высоту около двадцати четырех метров, и ветви его, покрытые нежными перистыми листьями, столь характерными для мимозы, простирались во все стороны, перпендикулярно к стволу.

По ним-то, как по лестнице, взобрались наверх несколько маримонд, самых крупных и самых сильных из всей стаи. Первая из них уцепилась хвостом за ветку, свисавшую над вершиной персиковой пальмы, и старалась достать оттуда лакомые плоды. Но, несмотря на все усилия животного, три-четыре метра отделяли его от верхушки пупуны.

Другие также безуспешно пытались сделать это, и Леон уже не сомневался, что они вернутся назад ни с чем, как вдруг заметил, что несколько штук их собралось вместе на одной ветке. Та, которая первая взлезла наверх, уцепилась хвостом за сук; другая забралась к первой на спину и, обхватив хвостом, в свою очередь, повисла головою вниз; третья обвилась вокруг предыдущей своим хвостом, и только четвертая могла дотянуться руками до плодов.

Работая передними лапами и зубами, маримонда обрывала кисти одну за другой, и они тяжело падали на землю. Стоявшие внизу под деревом, подхватывая их с радостным визгом, принялись уплетать персики за обе щеки, между тем как сидевшие наверху работали неустанно, зная, что им предстоит накормить еще очень многих. Поэтому они перескакивали с одной пальмы на другую, раскачивая руками и ногами цепь, звеньями которой они были.

Обобрав таким образом все, что было возможно, они сочли свои обязанности оконченными, и тогда последняя, – та, что рвала плоды, – снова вскарабкалась по спинам трех других на ветку и спустилась вниз, чтобы принять участие в общем пиршестве, а вслед за нею спрыгнули и остальные.

Глава XXXVI. Маримонда-мать

Гуапо, у которого при виде маримонд появилось желание поесть жаркого из обезьяны, конечно, не дал бы им полакомиться всласть, если бы дон Пабло, желавший посмотреть, чем кончится эта любопытная сцена, не удержал индейца. Как только все вдоволь нагляделись на это зрелище, Гуапо поднялся, схватив свой сарбакан. Леон, никогда не отстававший от него, последовал за ним.

Но так как место, где они находились, было совершенно открытое, обезьяны заметили их и всей стаей стремительно бросились в лес, скрывшись в густой листве деревьев и зарослях лиан, прежде чем индеец успел поднести ко рту свой сарбакан.

Тем не менее Гуапо кинулся за ними вслед и вскоре оказался в лесу, где на него посыпался целый град веток, кусков коры, объедков персиков и еще кое-что, не слишком благовонное, о чем мы предоставляем догадываться читателю.

Навряд ли вы в состоянии представить себе, до какой степени трудно преследовать стаю обезьян в лесу, где охотник на каждом шагу вынужден останавливаться из-за тесно переплетшихся растений, образующих непроходимую чащу, между тем как обезьяны беспрепятственно перебегают с дерева на дерево. Так было бы, вероятно, и с Гуапо, если бы он не заметил одну бедную маримонду, отставшую от других, которая, казалось, больше стремилась скрыться, чем убежать. Она забралась в густую листву и сидела там молча и неподвижно.

Гуапо была видна только незначительная часть ее тела, но больше ему и не нужно было; он немедленно поднес сарбакан ко рту, стрела промелькнула в воздухе, раздался жалобный крик, листья зашелестели от судорожных движений маримонды, и она испустила предсмертный стон, на который ответили, уже издалека, ее подруги; затем мертвое тело животного повисло на хвосте, сохранившем и после смерти обезьяны свою всегдашнюю цепкость.