Книга Я Кирпич - О'Санчес

Долго я стоял, долго Лента пасть разевала, мною давилась, сколько – не помню. А помню, что притомился я стоять и сел на нее, на Стару, не верхом, потому что она как бы плоская, как бы на земле валяется в том месте, где я к ней подошел, но словно бы на коверную дорожку, ноги калачиком. Сижу и плачу, сижу и смеюсь, сижу и как бы грежу о чем-то прошлом, случившемся то ли со мною, то ли с Лентою, то ли с теми, кто был в ней растворен за долгие-долгие-долгие века-времена… И кричал я, и пел, и ругался, и грозился, и просто головой мотал как фарфоровый китайский болванчик… А жизненная сила моя то в Ленту польется, то вдруг возвращается, да с лихвою, то опять усохнет, почти до полного погружения… моего развоплощения, но до дна никак не допьет и сызнова мне меня возвращает…

Потом перестал я кричать, ругаться и песни петь – сижу, слушаю пространство и время. Слушаю и понять не могу человеческой частью разума своего – тишина ли это, песня или дыхание?.. Лег, прижался ухом к асфальту… или к Ленте… потом на спину перевернулся – нигде, ни в каком положении покоя не достичь, не обрести… только смятение, только волны мощи через меня… приливами, отливами… А другая моя часть, которая не человеческая, а… другая… она растет и ей все понятно и ничто не страшно, и все прежнее безразлично… Грозная часть меня.

Все странное, чудесное, кошмарное, что только может представить человеческий разум, присутствовало в этой запредельной круговерти, оно подступало, наполняло и вновь покидало обезумевшее сердце мое… всё там было, кроме радости.

Я не сумел победить Ленту, да и не было в этом цели, не было смысла, ни по человеческой ипостаси моей, ни по той, другой, что войдя в меня бесповоротно и навеки, напитала меня силою, мощью, великой мощью! Зачем мне победа над Лентой… над Старой этой… Мы с нею – разные сущности, разные, мне нет никакого дела до ее безмозглых страстишек, а ей нет дела до меня: коли не смогла пожрать – исторгла. Или думает, что исторгла… Или она вообще не думает как таковая… А вот я думаю, я способен мыслить и воевать. И побеждать, и приобретать власть над кем угодно и над чем угодно… Я теперь знаю кто мой отец. И, наверное, мог бы попытаться его найти, но… На то должна быть Воля его! Отец, я послушен воле твоей! Мне нравится проснувшаяся во мне сила! Мне нравится мощь! Я воспользуюсь ею по Воле твоей!

Я сошел с Ленты и, памятуя о недавнем обещании скормить ей людишкины бумаги, потянулся за кейсом. Почему он такой грязный и мокрый?..

Я оглянулся вокруг, по-новому свободный от растерянности и страха, но с любопытством.

Брезжило утро, все быстрее накреняясь темною частью неба на запад, это очевидный рассвет. Почему пар изо рта, почему иней на земле, что это? Почему листья жухлые и шуршат… Я подбавил силы своему человеческому взгляду, приподнял над деревьями – повсюду, в пределах горизонта, земля была светла от тонкого слоя инея, а лиственные леса почти прозрачны… то есть, голы. Листья опали. И почему рассвет, когда я пришел сюда еще засветло? И почему кейс такой… Я сунул руку в карман жилета – на месте трубка, но мертва. Так… Моих новых сил вполне хватило, чтобы немедленно определить: разряжена полностью. И столь же стремительно закачать в нее энергию. Я мог бы и ману туда впрыснуть, как в Букач, но трубка только электрическую жрет. – Да не вопрос, преобразуем!

Покуда наполненная электричеством трубка оживала, загружалась, я продолжил озираться… А где, собственно говоря…

– Букач! Ты где, немочь голенастая!? Усвистела прочь?..

Нет, вон она, в пень, в дупло забилась и съежилась! Зажмурилась и дрожит.

– Букач, ты слышишь меня?

– Да, о Великий! Слышу!

– Ко мне.

Букач мгновенно выскочила из дупла и засеменила ко мне по мерзлой земле. Без прыжков, с опущенным взором своих черно-багровых глазок, к которым я уже успел привыкнуть.

– Что с тобой, крошка? Давно ждешь?

– Да, о Великий.

– Тэк-с. Что у нас со временем… Ойййёо!.. Ох, ни фига себе! Сегодня… Бредишь, трубка? Букач, а Букач? Сейчас что, реально осень? Букач, что, столько времени прошло???

– Да, о Великий!

Трубка, сверившись с Интернетом, показала, что вокруг меня идет своим земным чередом раннее ноябрьское утро! Ноябрьское, блин! Не июль сейчас, и даже не август, а ноябрь! А я за все это время даже в туалет ни разу не сходил… и не захотел. Впрочем… Понятно, почему он такой грязный, этот кейс. Пространство, окружившее меня и кусочек Ленты, согласно пожеланию моему, пусть и не высказанному вслух, отгородилось от людей, от животных и птиц, от насекомых и нечисти, но время и погода остались вне этого запрета. Ну и Букач, само собой, как сопровождающий меня элемент свиты. Мне наверное, положена свита… Трубка закурлыкала и выстрелила в меня целым ворохом сообщений, общим числом четырнадцать (очень уж негусто, за четыре-то месяца!): три – голимый спам, остальное от шести разных адресатов, причем, от Ленчика две смс-ки, от Владимира две, а от Кати целых четыре… где я, скучает, обиделась, опять скучает… Поскучала и перестала, это нормально. А, вот почему было сообщений мало! Деньги на трубке кончились, у меня же трафик интернетный. А почему сейчас трафик? Ужели и Сеть покорна воле моей? Нет, тороплюсь в выводах: просто я пожелал, чтобы счет пополнился… О, опять курлыки. Стереть, мне уже неинтересны сообщения из прошлого. Кейс, невидимый и неосязаемый для всех, кроме нас с Букач, тоже оказался в пределах досягаемости пыли и дождя. А на меня и на ленту – ни капли, ни соринки, что характерно! Букач, небось, проголодалась…

– Букач, есть хочешь?

– Как прикажешь, о Великий!

– Да что ты вся как примороженная?.. Погоди минутку, я быстро…

Что у нас в кейсе? Дэви изъять, осторожненько… вот так… остальное в эту… в Стару.

– Жри. – Я прикрыл кейс, не защелкивая, и плашмя бросил на Ленту. Ноль, никаких от нее шевелений. Это еще что? Если мы разные, сволочь синяя, это еще не значит, что можно игнорировать мои слова, пожелания и подарки. – Жри, Я сказал!..

Притворяется глухой. Меня это злит. Или, как любит говорить моя Букач, я гневаюсь.

Я жестом отогнал Букач подальше, шагов на пять, она все поняла мгновенно и правильно: ускакала на указанную дистанцию и остановилась. Да что она все дрожит и ежится?..

– Так, ну-ка, приподнимем жопку над землей… пошла-пошла-пошла…

Было весьма трудно выкорчевать и вознести над уровнем почвы даже небольшой участок Ленты, пришлось напрячь все свои ментальные мускулы (в человеческой части моего тела тоже все мышцы напряглись, словно помогая волшбе и колдовству) и вслух проорать пожелание!.. По-моему, я даже матюгнулся в сердцах… да ладно, все равно никто не слышит, Букач не в счет…

Лента нехотя послушалась и выпятила над темной асфальтовой полоской небольшой гладкий горбик, словно синяя коряга выставила позвоночник из под жухлой травы. Я подошел вплотную и пнул изо всех сил, пыром! Ноге, обутой в мягкие кеды, не стало больно от удара, и сама обувь, защищенная мощью моей, легко перенесла это испытание, оба кеда выдержали одинаково – и левый, и правый, хотя мне показалось через некоторое время, что легкий дымок от них все-таки пошел! Думаю, если бы на месте Ленты лежал каменный змей Кецалькоатль, то он превратился бы под моими пинками в груду щебенки, уж очень азартно и сильно я ее футболил!.. А она больше не делала попыток меня пожрать, только содрогалась молча… Рядом тяжко валялся трехметровый спиленный пень толщиною в два обхвата (я на него еще в июне удивлялся) и я, сугубо для проверки своих проклюнувшихся талантов, отвлекся на него буквально для пары пинков… просто, чтобы сравнить… Удалось сделать только один: бревно лопнуло прямо на лету и осыпалось сугробами тонкой щепы метрах в десяти от точки удара… Очччень хорошо! Я вернулся к Ленте, дабы слегка освежить ей впечатления: три пинка с правой и три с левой!