Книга Синон - Дан Сельберг

Ни Рейно, ни мужчины в черном не было видно. Музыка стихла. Шоу закончилось, во всех смыслах. Сёдерквист сглотнул. Вирус выпущен на волю. Он уже витает в этом воздухе… и ведет разрушительную работу в телах людей, ни о чем не подозревающих и толпящихся внизу, как скот, обреченный на заклание. Может, удастся вызволить отсюда хотя бы Ханну? Нет, слишком поздно… Перед глазами у Эрика снова появилось лицо Карла, и он собрался с последними силами:

– Ты что-то сказал?

Эберг наклонился к его уху:

– Один-ноль в нашу пользу.

Эрик выпрямился. Карл кивнул в сторону Свена, сидевшего в стороне на корточках. Сальгрен вытянул руку, в которой блеснул маленький стеклянный шарик. Совершенная сфера – без единой царапины или пятнышка.

Журналист хмыкнул:

– Кто сказал, что у геев не бывает чувства мяча?

– Ты поймал его простыней, – улыбнулся Свен.

– Это здесь при чем? – Карл скорчил обиженную мину.

Эрик наморщил лоб:

– А что с тем типом, которого ударил Рейно?

– У него закружилась голова, – пожал плечами Сальгрен. – Рейно отвел его к охраннику; наверное, вызовут полицию… Тебе лучше убраться отсюда до их прихода, – добавил он, подмигнув.

* * *

Карл и Свен опустили его на заднее сиденье «Вольво», и Эрик почувствовал невероятное облегчение, коснувшись лбом холодного стекла. Ханна сидела рядом и держала его за руку. Ее муж тяжело дышал. В боку у него кололо, и по телу разливалась сонливость. Судя по выражению лица Свена, положение и в самом деле было серьезное.

«Вольво» выкатил на дорогу и помчался по Хамнгатан. Малейший толчок отзывался обжигающей болью в руке Сёдерквиста. Они направлялись в Каролинскую больницу – Сальгрен уже предупредил своих коллег. Эрик вспомнил о Рейчел, которая спасла ему жизнь. В распечатке, которую он принес ей, упоминалась какая-то сестра, «акти». Не за ней ли так спешно отбыла Рейчел? Эрик прикрыл глаза и вдохнул цветочный аромат. Запах Ханны. Он дышал им все это время.

Гиллиот, Израиль

Меир Пардо нашел наконец спасение от всевидящего ока дымовой сигнализации – на крыше. Он стоял рядом с параболической антенной, смотрел на извивающуюся внизу трассу и курил трубку. Лицо его овевал легкий утренний бриз, и к сладковатому табачному запаху примешивался свежий соленый ветерок.

Внизу, по Айялон-хайвей, спешили крохотные автомобили. Их вели целенаправленные, уверенные в себе люди. Те, кто знал свое место в жизни и ощущал себя частью единого целого. Меир был не из их числа. Он – одиночка. Никого в «Моссаде» не волнует, где он и чем занят. Никто не будет тосковать о нем, если однажды он перестанет появляться на работе. Они боятся его. Возможно, уважают. Но любить… Он отшельник, и это его выбор. По большей части, по крайней мере.

Пардо никогда не держался за друзей, которые приходили и уходили. Он никогда не был женат и так и не обзавелся детьми. В еврейской традиции дети – это всё. Ценность человека на земле определяется количеством его детей и внуков. Но руководитель «Моссада» так и не исполнил этого главного предназначения, не приумножил род человеческий. Скорее, наоборот, он его сократил.

– Меир!

Шеф «Моссада» обернулся. К нему, спотыкаясь о протянутые между антеннами толстые кабели, бежал Давид Яссур. Похоже, коллега был взволнован не на шутку. Пардо сделал глубокую затяжку и прикрыл глаза. Запыхавшийся Давид остановился перед ним.

– Угадай, кто только что забронировал билет на рейс «Британских авиалиний» из Стокгольма?

– Не буду и пытаться.

– Надира Аль-Нсур!

– Это ни о чем не говорит, – покачал головой Меир.

– Собственно, Надиру придумали здесь, в этом здании. – Яссур показал вниз большим пальцем. – Это пакет документов: паспорт, кредитная карточка, водительские права – все как обычно.

Меир посмотрел на коллегу:

– Ближе к делу, Давид.

– Несколько недель назад этот пакет был передан одному нашему агенту, направлявшемуся с заданием в Сомали.

– Кому именно?

– Рейчел Папо.

– Ты уверен? – Пардо вынул трубку изо рта.

– На все сто.

Меир схватил коллегу за плечо:

– Хватит дурацких загадок, Давид! Давай выкладывай все, – потребовал он и добавил уже мягче, встретив измученный взгляд подчиненного: – Я тоже устал.

Яссур заморгал, собираясь с мыслями:

– Она летит к «источнику», в Эр-Рияд. К Сальсабилю то есть.

На некоторое время Меир растерялся, а потом заговорил медленнее, обращаясь скорее к себе, нежели к Давиду:

– Но она ведь не случайно использовала наши документы?

Тот кивнул:

– Она подает нам знак. Хочет, чтобы мы помогли ей.

Некоторое время Пардо задумчиво жевал трубку, а потом выпустил в небо сизое облачко.

– Не думаю, что она летит в Эр-Рияд ради Сальсабиля или даже Синона.

– Рейчел летит к сестре, – доверительно улыбаясь, подтвердил Давид.

Меир повернулся и пошел к лестнице. Яссур поспешил следом.

– Когда она там будет? – не оборачиваясь, спросил шеф «Моссада».

– Она летит через Лондон и приземлится в Эр-Рияде через двенадцать часов.

Пардо не отвечал, и Давид наконец решился заговорить о том, что с самого начала беседы крутилось у него на языке:

– Меир, я знаю, ты радуешься тому, что Рейчел жива. Но она все еще в розыске, и на нее имеется красный ордер, подписанный лично Беном Шавитом.

Руководитель разведки по-прежнему молчал. Сейчас его занимали совершенно другие мысли.

– Кто такой этот Сальсабиль? – спросил он наконец, перекрикивая ветер. – У вас ведь есть имя и конкретный адрес?

– Энес Аль-Твайри, нефтяной магнат. Его дворец находится сразу к северу от Эр-Рияда.

– Не самое удобное место, – рассудил шеф «Моссада». – Военная операция совершенно исключена.

– Это было бы чревато массой дипломатических осложнений, – вздохнув, согласился Яссур.

Меир со скрежетом открыл белую стальную дверь.

– Может, нам вообще ничего не предпринимать? – продолжил он рассуждать. – Пазл так или иначе сложится.

Дверь захлопнулась, и по стальной лестнице застучали шаги. Давид шел позади шефа и поэтому не видел, как тот улыбается. Душа Меира ликовала: Рейчел жива, значит, теперь он не один.

Эр-Рияд, Саудовская Аравия

Черный «БМВ» припарковался в трех километрах к юго-западу от дворца. Водитель Ядир Дрори оставил мотор включенным, чтобы работал кондиционер. Иначе продержаться на сорокасемиградусной жаре было немыслимо.