Книга Сталинградский апокалипсис. Танковая бригада в аду - Леонид Фиалковский

Старушка, не раздеваясь, вышла из комнаты. Ко мне подошла девушка лет шестнадцати.

— Меня зовут Любой, — сказала она и спросила: — Ты танцуешь?

— В школе, бывало, танцевал и у подруг знакомых, — ответил я.

— Потанцуем?

— Можно, — пробормотал я, — прямо так? — и я показал на шинель, валенки…

— Снимай шинель.

Она сбросила валенки, влезла в туфли на высоком каблуке, подошла ко мне и доверчиво положила левую руку мне на плечо, а правую в ладонь мою.

Красноармейцы подкрутили пружину патефона, поставили головку на начало пластинки. Под мелодию «Брызги шампанского» мы медленно начали танцевать. Люди расступились, освободили нам больше места для танцев. Ноги в валенках не очень были послушны, еще не отошли от мороза, но во время танца стали отходить, почувствовал, что теплеют. Теплее стало и от прильнувшей ко мне Любы. Голова ее была приподнята и подбородком касалась моей шеи. Светлые волосы, рассыпанные по спине, достигали до моей руки, лежавшей между ее лопатками. Смотрела на меня голубыми неулыбающимися, грустными глазами.

Пластинка кончилась, и кто-то поставил ее сначала, и мы продолжали танцевать. Как попала сюда эта девочка-школьница? Кем ей приходится эта старушка? Я решил спросить ее об этом.

— Как вы сюда попали? Гражданских выселили отсюда еще в прошлом году.

— Мы жили в Сталинграде. Мама учительница. Отец пошел в ополчение. Когда началась массированная бомбежка города 23 августа, мы с мамой спустились в подвал дома, где просидели до утра следующего дня. Наш дом оказался разрушенным бомбой, и жить в нем уже было нельзя. Кое-что подобрали из зимних вещей и отправились к Волге в надежде переправиться на левый берег. В Омске у нас родственники, и надеялись добраться к ним. К переправам нас не допускали. Их бомбили, все горело вокруг. Скопилось много войск, беженцев, местных жителей. Соседи из нашего подъезда несколько дней протолкались здесь и не смогли переправиться. Убедились, что и нам переправиться не удастся, и пешком ушли сюда к тетке. Но семью ее здесь не застали. Дом был заколочен. Мы остались с мамой тут жить. К счастью, в погребе была оставлена картошка и еще кое-что, а то бы умерли от голода. Вскоре нас захватили немцы. Потом наши освободили, и пока живем здесь. Куда деваться? Где-то отец воюет, если жив. Живем надеждой, что найдет нас.

Так, в танце, я узнал ее историю. Мелодия не прерывалась, была бесконечной. Я плыл где-то в облаках, согрелся. Знакомая мелодия, близость Любы, благожелательные лица воинов, дом — увели меня от действительности. Зашла старушка, сбросила охапку дров, сняла платок, ватник, и я увидел еще молодую женщину лет тридцати пяти.

— Оказывается, партнера тебе нашла, Любушка. Танцуйте, дети, танцуйте. Дело молодое.

Мелодии не было конца, как и танцу. Я уже давно подумывал, что нужно остановиться, но первым не мог решиться. Наконец, мелодия прервалась. Перевернули пластинку на другую сторону, и раздалась быстрая, под фокстрот музыка и песня «Трех поросят». Мы стали танцевать фокстрот. Хватило меня еще на один раз, после чего остановился. Мне было очень жарко. Я уже был мокрый. Портянки в валенках сбились комом, и я сдался, попросил пощады, отдыха. И Люба вся разрумянилась, глаза повеселели. Сказали комплименты друг другу, красноармейцы нам аплодировали, а я присел на табурет и стал перематывать портянки. Зашла мать Любы, внесла чугун картошки и поставила в печь.

— Картошку вареную скоро будем кушать, — сказала она мне. Я заторопился, стал одеваться.

— Куда же ты, картошку будем кушать, посиди.

— Я скоро приду, обязательно приду. К своим надо, и скажу, где я буду.

Побежал к себе. Снять пробу ужина уже опоздал. Надеялся, что пройдет как-нибудь. В амбаре разыскал старшину, сказал, что встретил знакомых, и попросил у него буханку хлеба и банку консервов. Он дал мне. Я опять побежал в этот дом. На столе уже исходил паром чугун с вареной картошкой. Стояли банки консервов, лежал хлеб, лук. Я добавил свой хлеб и консервы. Раздвинулись, и я присел к столу. Зашел старший лейтенант, видно их командир, немолодой уже. Противогаз и планшет положил на железную кровать, туда же положил шинель, ремень с пистолетом надел поверх гимнастерки и сел к столу.

Разливали какую-то спиртовую жидкость. И мне немного досталось — от большего отказался. Посидел, как среди своих, хотя этих людей никогда не встречал. Военная обстановка, суровые условия быстро сближали людей. Это было какое-то минометное подразделение, которое днями, как и мы, временно остановилось здесь. И их ждет в самые ближайшие дни горячее дело.

После ужина опять запустили патефон. Крутили две стороны этой одной-единственной пластинки, которая сохранилась у них. И еще танцевали. Это был удивительный вечер танцев под две мелодии, которые подолгу звучали и попеременно сменялись по настроению и инициативе танцующих.

Как только раздались звуки танго, командир этого подразделения пригласил Любу. Она посмотрела на меня и пошла танцевать. Красноармейцы сдвинули стол и табуретки к стенам. По окончании мелодии командир церемонно поблагодарил Любу, сказал всем: «Танцуйте, а я покурю», — накинул на плечи полушубок и вышел в сени. Кто-то подкрутил патефон, и мелодия танго продолжалась. Пошли танцевать красноармейцы друг с другом. В большинстве своем в валенках, некоторые в сапогах, кто умеючи, кто и неуклюже, расслабленные ужином, алкоголем люди как-то отвлеклись от военной и суровой действительности, вспомнили довоенное время, родных, близких. Выходили курить, некоторые сидели, разговаривали, делились воспоминаниями. Люба почти с каждым перетанцевала. Мама отказалась танцевать, я несколько раз вставал, когда Люба приглашала, но большую часть вечера проговорил с Любиной мамой, красноармейцами. Мелодия, сопровождавшаяся хохотом, всем нравилась, вызывала умиление на лицах и улыбки у присутствующих при каждом исполнении. А прокрутили ее, только в моем присутствии, может быть больше десятка раз.

Как ни хотелось, а надо было уходить. Поблагодарил хозяйку и стал надевать шинель. Хозяйка спросила, где я остановился и удобно ли там спать. Сказал, что спали в землянке, но ее отобрало начальство побольше, и пришлось прошлой ночью спать в амбаре на носилках — мерз всю ночь.

— Оставайся у нас ночевать.

— У вас негде, и так много людей.

— Оставайся, устроимся как-нибудь, зато в тепле будешь.

— Оставайся, — присоединилась и Люба.

Я не стал заставлять их долго себя упрашивать и сказал:

— Спасибо, приду. Скажу только, где я буду, чтобы нашли, если вдруг понадоблюсь. Мало ли что.

— Приходи, сынок, устроим.

Я побежал в темень ночи к себе. Другой мысли не было, как вернуться к этим людям. Встретил старшину транспортного взвода «Крошку» и сказал ему, что остаюсь ночевать у знакомых, попросил пойти посмотреть, где этот дом. На всякий случай, если вдруг срочно буду нужен.

И мы со старшиной пошли к дому моих знакомых.