Книга "Все объекты разбомбили мы дотла!" Летчик-бомбардировщик вспоминает - Георгий Осипов

Архангельский, получив разрешение, приказал подвешивать под его бомбардировщик связки крупных осколочных бомб на внешние держатели.

В результате действий наших бомбардировщиков при отражении наступления фашистских войск с 5 по 14 июля было уничтожено около восьмидесяти танков, трехсот автомашин, тринадцать орудий и семь складов с боеприпасами[164]. При преодолении ожесточенного противодействия истребителей и зенитной артиллерии стрелками-радистами и воздушными стрелками было сбито девять истребителей противника типа ФВ-190 и Ме-109 и потеряно семь своих бомбардировщиков и десять человек летного состава.

Поддерживаем контрнаступление

15 июля войска Центрального фронта перешли в контрнаступление на Кромы. Наш полк с этого дня поддерживал наступление наших войск на орловском направлении, нанося удары по опорным пунктам, узлам сопротивления, железнодорожным станциям, резервам и отходящим войскам.

Перед наступлением секретари партийных и комсомольских организаций и агитаторы Орлов, Коновалов и Шулепов проводили беседы по воспитанию у летного состава наступательного порыва, инициативы и настойчивости при ударах по заданным целям и ответственности перед Родиной за выполнение боевых задач в предстоящем контрнаступлении.

В этот день командир полка приказал мне возглавить полк и нанести удар по скоплению войск противника в опорном пункте Бузулук. В боевом распоряжении дивизии были определены время удара, бомбовая зарядка, высота бомбометания, а также направление и количество заходов на цель. Я понимал, что при организации сосредоточенных ударов соединения и воздушной армии регламентация действий полка, по времени, высоте и направлении удара необходима, но это одновременно сковывало инициативу в выборе тактических приемов, а иногда приводило и к шаблону в тактике действий.

Боевая задача командирам эскадрилий была поставлена в присутствии всего летного состава. Когда летчики и штурманы заканчивали прокладку маршрутов и расчеты, мне сообщили, что летчик младший лейтенант Плисов оставил в чемодане партийный билет и еще какие-то бумаги. Я попросил не объявлять этого и не портить настроение летному составу перед боевым вылетом. Во время войны партийные документы и удостоверение личности каждый должен был иметь при себе, в том числе и в боевом вылете.

Подойдя к Плисову, я спросил его, готов ли он к полету. Плисов, высокий стройный, четко доложил о готовности и показал полетную карту. Держался он степенно и спокойно. От всего его облика веяло силой. Но за сдержанностью и серьезностью угадывалась живая, подвижная натура. В движении бровей, в блеске глаз светилась мысль и чувствовались напряженное ожидание и скрытая тревога.

Отойдя в сторону, я позвал к себе командира звена Рудя и попросил его проследить за экипажем Плисова в воздухе и не давать ему отрываться от боевого порядка.

У самолета меня встретил спокойным докладом о готовности к боевому вылету стрелок-радист старшина Антон Андреевич Черкасов. До войны он окончил Харьковский университет. Сразу чувствовалось, что он хорошо знает, что надо для предстоящего боевого вылета. Это был плотный коренастый мужчина среднего роста, с крупным лицом, украшенным карими глазами. Летая на боевые задания в нашем экипаже и экипаже командира полка, Черкасов умел непрерывно поддерживать четкую связь с командирами эскадрилий и командным пунктом полка, с истребителями сопровождения и летчиками ведущей группы. Это обеспечивало устойчивое управление боевыми действиями полка в воздухе. При отражении атак Черкасов четко докладывал мне о воздушном противнике в задней полусфере и одновременно обеспечивал сосредоточение группового огня бомбардировщиков на отражение наиболее опасных атак истребителей противника. Всего он совершил 156 боевых вылетов, в которых сбил два Ме-109, за что был награжден двумя боевыми орденами. В феврале 1944 года в одном из боев он получил тяжелое ранение и был отправлен в госпиталь. После войны он работал директором средней школы в Готвальдовском районе Харьковской области, а сейчас на пенсии.

Вскоре мы вылетели. В четком боевом порядке колонна эскадрилий. Летим по маршруту к району боевых действий. Над нами темные кучевые облака. Параллельно с нашей летят две полковых колонны бомбардировщиков Пе-2 и две эскадрильи 8-го гвардейского полка. Душа радуется от такого мощного соседства. Перед целью облачность понизилась и стала черной. Заблистали молнии. Высота восемьсот метров. Осатанело лупит зенитка всех калибров. Разрывы зенитных снарядов и трассы эрликонов заполнили весь воздух вокруг бомбардировщиков. По фюзеляжу и крыльям градом стучат осколки.

— Вправо три, так держать. Боевой, — передает Желонкин.

Справа крыло в крыло летят бомбардировщики Рудя, Черепнова и Плисова. Вдруг у самолета Плисова разрывом зенитного снаряда отрывает хвост. Подбитый бомбардировщик переходит в пикирование и на глазах у всех взрывается вместе с бомбами при ударе о землю. Вместе с Плисовым при взрыве самолета погибли штурман младший лейтенант Богуцкий, стрелок-радист старший сержант Головатый А. А. и воздушный стрелок старший сержант Тургумбаев[165].

— Так держать, так держать, так держать, — твердит штурман, охваченный боевым порывом.

Наконец, бомбы сброшены, фотоконтроль закончен. Опорный пункт противника у Бузулука подавлен. Приказываю Черкасову доложить по радио на командный пункт о выполнении боевой задачи и беру курс на аэродром.

После посадки летчики второй эскадрильи при докладе о выполнении боевой задачи сообщили о большом количестве повреждений их самолетов осколками зенитных снарядов. В общей сложности было повреждено восемь самолетов.

Вечером за ужином боевые друзья почтили память погибших товарищей.

— Хороший человек был Плисов. Все рассказывал, как счастливо он жил до войны и какая чудесная у него была девушка, — задумчиво проговорил Афонин.

— В мирное время все мы тащим за собой свое прошлое, хорошее или плохое, все равно тащим. А здесь, на войне, все наше прошлое осталось там, в покинутом доме с брошенными вещами, — сказал Каменский.

— Наше настоящее — бой, смертельная борьба. Наше будущее — смерть или победа, — сказал Рудь.

— Много хочешь, а плена ты не желаешь понюхать? — спросил Погудин.

— Не хочу и не собираюсь.

— Не зазнавайся. Если чем-нибудь оглоушат, можешь в лапы к фашистам угодить.

— Можешь — не можешь. Я не хочу и не попаду, пока теплится хоть капля сознания.

— А ты, наверное, хочешь застрелиться?

— Черта с два. И не подумаю, — ответил Рудь.

— А ты что грустишь? — спросил Рябов своего командира Никонова.

— Грустно потому, что этот день кончится. Завтра в бой, и вечером мы опять недосчитаемся кого-нибудь из этих прекрасных ребят.