Книга Мирабо - Рене де Кастр

— Ах, как же безнравственность моей юности повредила общественному делу!

Его сожаления были искренними, ибо он видел неминуемую опасность; прибытие Фландрского полка тотчас показалось ему искрой, от которой мог вспыхнуть пожар.

— О чем думают эти люди? — воскликнул он наконец. — Разве они не видят пропасти, разверзающейся под их ногами?

Все более воодушевляясь, он пророчески добавил:

— Все пропало; король и королева погибнут, и вы увидите, как чернь будет терзать их трупы.

Картина была столь ужасна, что Ламарк не нашелся, что возразить.

— Да-да, терзать их трупы! — повторил Мирабо. — Вы не в полной мере осознаете опасность их положения. Однако положение серьезно, и королевская чета должна знать об этом.

Было ли предпринято что-либо в этом направлении в первых числах октября? Ламарк об этом умалчивает.

1 октября в честь офицеров Фландрского полка был дан банкет. Король, королева и дофин вышли к гостям и были встречены приветственными кликами; утверждали, что трехцветную кокарду топтали ногами.

На следующий день Мирабо представил Национальному собранию проект нового обращения к королю с требованием восстановить мир в стране. Некоторые мемуаристы утверждают, что примерно в то же время Мирабо с дю Ровре привели в один из кабинетов Мунье, Бергасса, Лафайета и Дюпора и сообщили им о своем намерении потребовать у короля вывода войск, недавно прибывших в Версаль. В заключение Мирабо сказал:

— Господа, вчера я встретился с монсеньором герцогом Орлеанским и сказал ему: «Монсеньор, вы не можете отрицать, что у нас вскоре будет Людовик XVII вместо Людовика XVI, но если этого и не произойдет, вы станете, по меньшей мере, главным наместником королевства». Герцог Орлеанский отвечал мне очень любезно, господа.

По поводу этих утверждений существует еще одно неоспоримое свидетельство графа де Ламарка. По-видимому, 1 октября герцог Орлеанский явился к де Ламарку на ужин в Версале, чтобы встретиться там с Мирабо. Однако свидетель утверждает, что оба вели себя сдержанно, что исключало даже намек на тайный сговор, который у них не было веских причин скрывать от хозяина. В отсутствие Мирабо герцог Орлеанский спросил у де Ламарка:

— Когда Мирабо станет служить двору?

Де Ламарк ответил уклончиво:

— Мне кажется, он пока еще не готов.

К этому свидетельству следует присовокупить воспоминания Дюмона, друга и биографа Мирабо, который в тот период поддерживал с ним тесные отношения: «Совершенно точно, что если бы существовал заговор против короля и если бы Мирабо был одним из его участников, он не мог бы вести себя иначе».

Здесь надлежит сделать остановку: как мы видим, свидетели противоречат друг другу; можно строить предположения, испытывать сомнения; вероятно, мы никогда не узнаем правды, потому что действительность неоднозначна. Мирабо был монархистом, это точно. Сложнее понять, хотел ли он служить определенному монарху; не был ли в его глазах настоящим королем Франции тот, кто выберет его своим первым министром? Еще современники Мирабо ставили эти риторические вопросы.

После октябрьских дней парижское полицейское управление завело дело на Мирабо, основанное на разговорах, которые он вел перед тем, как развернулись драматические события. Однако выяснилось, что в своих разговорах он был вполне лоялен по отношению к Людовику XVI. Уточним при этом, что лояльность не является синонимом бескорыстия.

Утро, 5 октября. В то время как в Париже громыхала гроза, а женщины, требующие хлеба, собирались на Гревской площади, Национальное собрание заседало в Версале: Петион обличал банкет в честь гвардейцев, считая его оскорблением достоинства нации.

Мирабо только потребовал запретить военным проводить так называемые патриотические пиры, «кои являются оскорблением народа, который нищ, и могут иметь самые мрачные последствия». Это расплывчатое предложение было простой мерой поддержания общественного порядка. Национальное собрание, возможно, и остановилось бы на этом мудром решении, если бы один ярый монархист не захотел смутить Петиона, потребовав письменно уведомить короля о совершенном им правонарушении. Тогда Мирабо не сдержался:

— Для начала я заявляю, что считаю совершенно аполитичным уведомление, о котором сейчас шла речь; однако, если его снова потребуют, я готов предоставить все детали и все подписать; но прежде я требую, чтобы Собрание заявило, что только особа короля неприкосновенна, а все остальные лица в государстве, кто бы они ни были, в равной мере подвластны и ответственны перед законом.

Внешне это было заявление лояльного монархиста, но на самом деле оно было коварно направлено против королевы, отказавшейся от его услуг, которой он по умолчанию отказывал в неприкосновенности. А такой отказ был несовместим с французской монархической традицией. Депутатам показалось, будто Мирабо хочет заставить их дать добро на нечто чудовищное; предложение отклонили. Вскоре мы увидим, что Мирабо того и добивался. На повестке дня значился ответ короля по поводу не одобренных им декретов; Людовик XVI не хотел утверждать Декларацию прав; теперь он намеревался сохранить за собой всю исполнительную власть, то есть потребовать абсолютного вето. Отвечая Робеспьеру, критиковавшему королевскую позицию, Мирабо спокойно заметил, что «для успеха дела и ради общественного спокойствия монарху совершенно необходимо, чтобы наши постановления принимались, причем добровольно».

Может быть, Мирабо знал, что парижская чернь в этот самый момент идет на Версаль, и говорил так, повинуясь своему долгу монархиста? Всё заставляет думать, что он знал. «Мунье, Париж идет на нас», — шепнул он на ухо председателю и посоветовал составить обращение к королю, чтобы тот немедленно утвердил декреты. Мунье не понимал всей серьезности момента, и Мирабо сказал ему так:

— Пойдите во дворец и сообщите им; скажите, если угодно, что это я вам сообщил; нельзя терять ни минуты.

— Париж идет на нас? — ответил Мунье ироническим тоном. — Ну что ж! Тем лучше. Тем скорее у нас появится республика.

— Господин председатель, все это очень остроумно, — возразил Мирабо, — но если королевское семейство попадет под удар, если оно будет принуждено к бегству, я не отвечаю за последствия.

Мирабо никто не поверил: король уехал на охоту; королева провела остаток дня в Трианоне, так как ее беспокоило понижение уровня воды в искусственном ручье, впадавшем в пруд в ее «деревеньке».

А тем временем Париж неудержимо шел на Версаль. Лафайет двинул войска вслед за мятежниками, но не мог их сдержать.

Во время охоты Людовика XVI предупредили об опасности; паж известил королеву, которая в последний раз предавалась мечтам в гроте Трианона.

Мирабо отправился из Национального собрания домой к графу де Ламарку, с которым собирался поужинать. Они говорили о сегодняшнем заседании. Де Ламарк дружески попенял Мирабо на двусмысленную позицию, которую тот занял утром по отношению к королеве. Мирабо сознался, что зашел слишком далеко, но был настолько обескуражен легкомыслием и преступной беззаботностью двора, что увлекся.