Книга David Bowie. Встречи и интервью - Шон Иган

Несмотря на модный жаргон и манию величия (или псевдоманию величия в стиле гонзо-журналистики), Уэллс говорит кое-что интересное, а именно о том, как в начале 70-х Боуи сумел превратить нечто, вызывавшее отторжение (репутацию бисексуала), в коммерческое преимущество.

Я вхожу в комнату, и вот он — Зигги! — потягивает бледно-розовый коктейль из бокала в форме черепа гнома и закусывает чипсами со вкусом зародышей желто-зеленых варанов.

На голове у него покачивается оранжевый ирокез, он одет в моднейшие секс-ползунки из люрекса шокирующего алого цвета (которые высоко сидят на его тощих бедрах), на ногах космонавтские сапоги на высокой платформе в серебряных блестках. На лице у него огромная желтая татуировка зигзагом. Он говорит (или, скорее, шипит, словно беззубая марсианская змея на кокаине): «О, ты, должно быть, этот смешной человечек из NME», и протягивает мне для поцелуя свои тонкие белые пальцы, которые гнутся во все три стороны (ногти у него, разумеется, очень длинные, фиолетовые, заостренные и покрыты алмазной пылью). А я поднимаю на него остекленевшие глаза — от восторга меня не слушается челюсть — и произношу: «О, кто-нибудь говорил вам раньше, что у вас глаза разного цвета?»

Нет, на самом деле все не так. На самом деле я вхожу в довольно-таки затрапезную фотостудию в Ист-Энде, я нервничаю и переживаю, потому что не каждый же день встречаешь бесспорного Инопланетного Рок-Бога Странного Секс-Попа… но его там нет. На диване, словно мешок заплесневелой картошки, развалился какой-то небритый бродяга в пальто цвета серой кожи прокаженного, купленном в магазине для бедных, и темных очках за £2.99 с рынка в Галифаксе.

Я с отвращением смотрю на эту человеческую развалину, а тем временем ко мне подкрадывается пиарщик и шепчет в ухо:

— У Дэвида джетлаг, он очень, очень устал. Вы не против начать интервью прямо сейчас?

И только тогда до меня доходит, что бомж, задремавший на видавшей виды «гранжевой» кушетке, заляпанной жиром от картошки с кетчупом, и есть Дэвид Боуи. Я не знаю, что и думать. Какая, на ***, жизнь на Марсе — есть ли жизнь в Уайтчепеле? Хамелеон поп-музыки, ага, ага!

А потом я все понимаю. Он, наверное, пришел такой весь в теме и très крутой после оргии длиной в уикенд, где он нюхал кокаин, жрал алкогольное желе и, с повязкой на глазу, беседовал об «искусстве» со своими дружбанами Игги, Нодди, Дэмиеном, Лу, Брайаном, Кифом, Иман, Салманом, Наоми, Элвином, Тарквином, Сесилом и Клодом. Но едва он вошел в эту вонючую дыру, пропахшую настоящим кокни-брит-поп-панк-роком, сработала его удивительная инопланетная хамелеонская химия, и он автоматически слился со своим новым окружением. Круто!

Итак, Дэвид Боуи совершенно разбит и не в состоянии давать интервью. Ату его!

Я спрашиваю, смотрел ли он вчера по телевизору документалку про The Small Faces, и разве не странно, что они раньше были такие худенькие, сексапильные милашки, а теперь они такие толстенькие, морщинистые и старые, но вы, мистер Дориан Грей, все такой же крутой, стройный и сексуальный (кап-кап слюнками). Как по вашему мнению, вы бы смогли хоть наполовину приблизиться к своему успеху в Первертной Рок-Божественности, если бы у вас было лицо жирного хомячка, как у moi? А он смотрит на меня и говорит: «Хе-хе-хе! Я бы ужасно хотел иметь такие полные щечки!» Дальше больше: он говорит, что с удовольствием поменяется со мной телами, как только человечество научится это делать. Круто!

Давным-давно, когда сексуальные 60-е с грохотом перевалились в страшные 70-е, юный Дэвид Боуи лег спать обычным Джонни из отдела мужской одежды, а проснулся буддистом-студентом художественного колледжа с завитыми кудряшками, как у Питера Фрэмптона, который болтал что-то о смеющихся гномах. Потом он натурально съехал с глузду. Он начал всем рассказывать, что он андрогин из космоса, записывать пластинки о пещерных людях, танцующих с пауками, и о левшах из Японии (я не шучу) и наряжаться в идиотские костюмы. И, как ни странно (а ведь это было время, когда в Англии по улицам толпами ходили скинхеды и искали «педрил», чтобы забить их до смерти), пока папочки грызли свои трубки, стучали кулаком по черно-белому телевизору и с пеной у рта кричали: «Енох был прав!», их «детишки» решили: Боуи крутой! он стройный! он одевается, как пидор, и у него глаза разного цвета, и мы хотим быть как он. Как будто в городской водопровод вылили ЛСД. А еще он сделал так, что иметь плохие зубы и рыжие волосы и петь со смешным акцентом кокни стало ужасно круто, и таким образом единолично изобрел панк-рок. Поэтому я ожидаю встретить кого-то вроде Ноэля Кауарда из вселенной «Бегущего по лезвию бритвы», но вижу перед собой Компо из «Бабьего лета»[78]. Он курит сигареты «Мальборо-лайт» одну за другой.

— Раньше я выкуривал полторы пачки красных «Мальборо» в день, а потом перешел на легкие и теперь курю в день три пачки. И смех и грех! Вообще-то мне надо совсем перестать курить, но я не могу…

— Вы теперь боитесь смерти? Вы не воображаете, как гниете в раковом корпусе, каждый раз когда берете сигарету?

— Нет, я обожаю смерть, чем ее больше, тем лучше, по-моему, это хорошая штука, хе-хе-хе!

— Вы читали «Легкий способ бросить курить» Аллена Карра?

— О да! Я и книгу читал, и кассеты слушал — я все это проделал! Я ходил (ни слова об этом!) к «известному гипнотизеру» — стыд и позор. Прошло двадцать минут, а я ни в одном глазу. Я просто слушал, как он бормочет, и у меня болела задница. В смысле я ее отсидел, но не смел пошевелиться, чтобы не смущать нас обоих: я ведь притворялся, что давно впал в гипнотическое состояние. Я не мог просто так сказать: извините, вы не против, если я немного подвину свою задницу?

— Сколько он с вас взял?

— Нисколько, он просто оказал услугу богу рок-н-ролла, хе-хе-хе!

Боуи за свою жизнь сделал некоторое количество бесспорно, необъяснимо, стопроцентно классной поп-музыки. Десятки треков — жеманный гламур, претенциозность для продавщиц, захватывающая дух хрупкость, эстетство до боли в заднице, залупный идиотизм — они до сих пор гремят и гудят в коллективном поп-черепе, и так будет еще много десятков лет (потому что если поп-музыка не претенциозна, не хрупка и не с ветром в голове, она просто не стоит того, чтобы ее слушали).

Большинство его современников из 70-х либо мертвы, либо обречены вечно играть на свадьбах и похоронах, либо принадлежат к катастрофически не-крутой «аристократии» рока. Но Боуи, несмотря на некоторое количество поистине кошмарных альбомов и моментов мучительного позора (взять хоть чтение «Отче наш» на концерте памяти Фредди Меркьюри), сумел каким-то образом остаться настолько крутым, что даже мы, Стражи у Врат Репутации, готовы послушать его новый альбом, Outside: для сравнения, мы знаем, что следующие 15 альбомов тех же Rolling Stones будут полным отстоем.

Почему так, я не знаю: этот ублюдок достаточно нас разочаровывал. По всем правилам Боуи должны были бы упрятать в пыльную кладовку под вывеской «Дерьмовый папашин рок». Потому что — нужно это признать — вы, читающие этот текст, в большинстве своем еще даже не родились, когда Боуи был Богом, а старуха с косой обошлась с рок-н-роллом несправедливо, как вы и сами прекрасно, до тошноты, понимаете всякий раз, когда слышите от своих родителей — бывших модов/хиппи/панков — сетования на то, как теперь все не то, што раньше. Эта старуха вовремя изловила Джими, Марка, Курта и Джима и вышибла из них все дерьмо, но десяткам и сотням остальных она позволила стать старыми, распухшими, мерзкими и скучными.