Книга Год Людоеда. Время стрелять - Петр Кожевников

— Хорошо, я подумаю, — посмотрел на брата Ревень. — Может быть, я и пойду. Не знаю.

Где-то на теле Бросова запищал пейджер, молодой человек засунул руку под куртку и извлек темный аппарат, экран которого озарялся зеленоватым светом. Следов прищурил глаза и напряженно уставился на запотевшее стекло. Олег тактично глядел в другую сторону, чтобы брат не подумал, будто он слишком любопытный.

— Все нормально, у Коли все нормально! Вот это здорово, да?! Конечно, врачи ошиблись, я так и знал! — ликующе посмотрел на брата Борис. — Правда, он пишет, что ему еще не все проверили, но я верю, что он здоров!

— Я тоже! — поддержал брата Ревень, хотя не представлял, о чем он говорит. — А что у него?

— Ой, да ничего, ничего! — Следов обнял Олега за плечи. — Он здоров, и это главное!

Братья подошли к неистово лающим собакам, отвязали их и двинулись в обратном направлении. Не доходя до бензоколонки, они встретили приземистого коренастого мужчину, с которым Борис поздоровался на ходу, и братья продолжили свой путь. Следов объяснил брату, что это Корней Иванович, санитар морга из больницы, в которой он тоже пока еще работает, потому что «Окоем» только что открылся, да и денег там больших ждать не приходится.

Олег вспомнил рассказы Коли Махлаткина про какого-то Корнея, у которого очень много денег, потому что он гримирует покойников перед похоронами. Да они, вообще-то, как-то и встретили этого моргача. А еще и Ванька, который сейчас живет с инспектором милиции, рассказывал про своего отца и тоже вроде бы называл его Корнеем, ну да, он так и называл, и говорил, что его батяня работает в морге.

Братья все ближе подходили к дому, а Олег уже рассказывал о том, как он, живя с семьей в подвале, завидовал котятам, жившим в том же подвале, потому что о них очень заботилась их мать-кошка.

Борис, раздираемый во все стороны собаками, задыхался и исподволь любовался младшим братом, на лице которого сейчас горел румянец, а красивые зеленые глаза все еще темнели той грустью, которую мальчик накопил за время своих утрат и бродяжничества. Следову нестерпимо хотелось сейчас же обнять, погладить, поцеловать младшего брата, подарить ему все самое лучшее на земле, отдать ему свою жизнь. Как он его сейчас любил!

Глава 34

ЭКОЛОГИЧЕСКАЯ НИША

Телевизионный микроавтобус затормозил возле обветшалого особняка, обратившего свои просторные окна на набережную Лейтенанта Шмидта. Лолита посмотрела сквозь стекла на высокое крыльцо, но фигуры Драхматулина на нем не обнаружила.

«Наверное, он уже выходил нас встречать, а мы, как всегда (пока всех соберешь!), опоздали, и Эльдар вернулся назад в отделение», — подумала журналистка. А еще ей пришла в голову давняя мысль о том, что размещение милиции, КГБ, райкомов и горкомов в особняках было особенно свойственно советскому времени, когда большевики или не знали, как обойтись с архитектурными памятниками, или же, наоборот, совершали это нарочно. Теперь эти здания выкупают консульства, банки, ночные клубы. Да, теперь их выкупают, а тогда их захватывали.

Лолита решила пойти в отделение и поискать Эльдара Драхматулина там. Она дала группе команду выгружаться и готовиться к съемке, а сама открыла дверь и вышла из машины. На входных дверях мерцали переговорное устройство и еще какие-то системы связи и безопасности, но все они не работали, да и сама дверь оказалась открытой.

Внутри здания журналистку встретил молодой симпатичный милиционер с закрученными усами, который тотчас узнал звезду телеэкрана и с готовностью сообщил, что Эльдар еще не приходил, но обязательно должен быть — сегодня он заступает в ночь.

— А можно, я пока здесь поброжу, посмотрю, как и где нам снимать? — спросила Лолита. — А ребят моих вы пустите, они сейчас свою аппаратуру занесут? Ладно?

— Нет вопросов! — откликнулся постовой. — Вы у нас свой человек!

— Дашенька, здравствуй, девочка! — раздался за спиной Руссо голос Морошкиной. — Ты и до нас добралась?

— Здравствуйте, тетя Соня! — обернулась журналистка и приветливо улыбнулась однокласснице своего отца, рядом с которой стоял юноша лет восемнадцати, с большими глазами и выразительным подбородком. — А я решила снять ночную жизнь города глазами милиции.

— Я думаю, это может получиться очень интересно! Только поменьше трупов, ладно? А то мы от этого уже устали! — Морошкина поняла интерес Лолиты к своему спутнику и положила руку юноше на плечо. — А это Ваня, у него очень тяжелое время…

— Да я знаю, тетя Соня, я же про все это делала материалы, — оборвала Руссо женщину. — Ваня, примите еще раз мои соболезнования, держитесь!

— Спасибо! — Ремнев коротко посмотрел на журналистку и отвел глаза. — Так я тогда пойду мать поищу, ладно? А то мало ли что с ней.

— Конечно, Ванюша, сходи, только будь осторожней, — Морошкина с любовью поглядела на юношу. — А я сейчас пойду домой и уже никуда не буду выходить. Вообще, надо немного отоспаться, завтра похороны тети Раи. Господи, что ни день, то убийство или похороны! Тебе ключи дать?

— Да нет, я позвонюсь, — смущенно сказал Ремнев, возможно стесняясь присутствия Лолиты, которой учтиво поклонился: — До свидания!

— Всего доброго, — ответила Руссо и обратилась к Софье: — А вы для моей программы не сниметесь?

— Ой нет, Дашенька, что ты! — замахала руками Морошкина. — Куда мне еще сниматься?! Я только заскочу к дежурному и — домой! А тебе удачи!

— Спасибо! — кивнула Лолита, и женщины разошлись в разные стороны.

Руссо прошлась по первому этажу и заглянула в дежурную часть. За решеткой сидело несколько задержанных, а за пультом восседали двое милиционеров. В проходной части дежурки между окон, выходящих на набережную, на кронштейне высился телевизор. Транслировался хоккей, который с равным пылом смотрели и милиционеры, и задержанные, жестко комментируя действия игроков и судей.

Лолита вернулась назад, поднялась по лестнице на второй этаж, где отметила пустынность коридора и непривычную для отдела милиции тишину. Журналистка подумала, насколько эта ситуация наглядно иллюстрирует условия для совершения действия: пространство и время. Почему-то ей вспомнился Невский проспект: дневной, ночной, будничный, праздничный, а еще — виденный ею на поцарапанных лентах кинохроники начала двадцатого века. Особенно впечатлила ее демонстрация революционных лет, когда весь центр города оказался запружен людьми с транспарантами: здесь были и представители политических партий, и национальных меньшинств, и армии, и рабочих, и крестьян, и торговцев, все они о чем-то кричали, к чему-то призывали, чего-то требовали; их безмолвные рты раскрывались, а глаза настойчиво смотрели в камеру, и вот их уже никого, скорее всего, нет в живых, нет и большинства их детей и внуков, а пленка до сих пор хранит их изображения. Чудо, правда?

Лолита дошла по коридору до выхода на вторую лестницу и спустилась по ней на первый этаж. Ступеньки вели еще ниже, и она решила дойти по ним до конца. Через несколько секунд она стояла перед дверью, ведущей в подвальное помещение. Профессиональное, а скорее врожденное любопытство подталкивало девушку двигаться дальше, туда, где за приоткрытой дверью заманчиво желтел свет. Она открыла дверь и шагнула вперед.