Книга Эмиль Гилельс. За гранью мифа - Григорий Гордон

Следом шла я, неся отяжелевший портфель фрачных аксессуаров, которые очень аккуратно складывались в строгой последовательности и заворачивались в белоснежное полотенце.

Еще на улице надо было унять терпеливых поклонников, ждущих у выхода. Окружив машину — неуемные любители автографов или просто благодарные и взволнованные слушатели; аплодисменты, крики „браво“ — международные, добрые пожелания, выражение восторженной благодарности на том языке, в стране которой произошло это событие… — незабываемый и неповторимый концерт Эмиля Гилельса (здесь и далее выделено автором. — Г. Г.).

Завтра все главные газеты развернут шапки названий над восторженными статьями о Гилельсе — коронуют его, забросают несравненными эпитетами, восторгом, — где Гавоти или Кларондонт увенчают его французскими изысканными эпитетами из Ростана… Говард Таубман или Бьянколли будут оповещать об „Эпохальном концерте“, а Харриет Джонсон — всех ругающая — будет признаваться в потрясении… Но, увы, для Гилельса этот день прошел; он был трудный, ратный, но он перешагнул через него, — нет ни рассказов о нем, ни воспоминаний. Это поразительное свойство Гилельса: он первый уходит дальше, не оборачиваясь. Вчерашний день его не интересует; полностью меняется „декорация“ программ, идут другие репетиции, другое волнение, другое начало… сегодня это другой день, — и так всегда…

Приехав после концерта в отель („Кемпинский“ — Западный Берлин, или „Фиряресцайт“ — Гамбург, или „Вест бурри“ — Лондон и т. д.), идем за ключами к консьержу, который поздравляет Маэстро (отель „Кемпинский“) с концертом, так как некоторые клиенты отеля, приехавшие из других городов и стран, вернулись с концерта раньше. За нами несут цветы в лифт, в номер.

Начинаются звонки… Нас ждут (!) внизу в ресторане или в другом месте на приеме в честь Гилельса…

Надо брать себя в руки, одеваться и спускаться вниз.

Входим… аплодисменты… гости, менеджер, друзья стоя приветствуют… садимся за стол…

Разговоры о концерте, о музыке… Миля загорается, острит очень тонко, разряжается скованность… Говорят на языке „пребывания“. Я с удовольствием вижу взволнованные лица… Ах, вот какой Гилельс в жизни!

Традиционно долго выбирают каждое блюдо, советуясь с метрдотелем, если заранее не заказано меню. Миля любит рыбу. Он конкретен и быстр в своем выборе; некоторые укрощают свое гурманство, следуя его примеру, останавливаются на чем-то… Выбор сделан. Разглядывают Милю… задают вопросы, ведут беседу. Миля пьет умеренно, с видимым удовольствием очень высоких марок вина.

Шум за столом… Но всегда Гилельс высиживал весь ритуал ровно столько, сколько он считал нужным, — как-то вдруг неожиданно вставал и под понимающие взгляды тепло прощался с ними, почтительно вставшими…

И мы уходим наверх к себе…

Он буквально валился в постель, лежа на спине, отдыхал, делился впечатлениями.

У меня нет разрядки, — постоянная тревога, непреходящая особенно в последние годы, тревога за его здоровье… Я незаметно присматриваюсь… — „Как ты себя чувствуешь?“ — „Хорошо, Лялечек! — говорит уставшим голосом, — но чтобы сделать тебе приятное, дай мне капли Вотчела…“»

Как не сказать: слишком дорогую цену — непомерно высокую — платил Гилельс за то, чтобы жить так, как он жил, — с каждым его выходом на сцену шагреневая кожа неотвратимо сжималась. Но иначе — не мог. «Перестану играть — лучше смерть», — говорил он, — не во всеуслышание, пафос ему претил, а лишь своим близким. Какое разительное сходство с тем, что можно было услышать из уст Рахманинова, — опять Рахманинов!

Когда ему осторожно советовали сократить количество концертов, поберечь здоровье, он неизменно отвечал: «Нет, такая жизнь не для меня — уж лучше смерть…» Или: «…Отнимите у меня концерты, и тогда мне придет конец…» И еще: «Концерты — моя единственная радость. Если вы лишите меня их, я изведусь… Нет, я не могу меньше играть. Если я не буду работать, я зачахну. Нет… Лучше умереть на эстраде». И в одном из писем, рассказывая о загруженности концертами, Рахманинов признается: «Здоровье мое сносно! Впрочем, если бы и хуже было — работы бы не бросил, так как конец работы для меня знаменует конец жизни». И это не высокие слова — доподлинно так.

И оба они продолжают выходить на сцену, чего бы им это не стоило, — несмотря на самочувствие, на болезни и усталость; все выше поднимаются они в своем искусстве — до последних дней жизни, которых им было отпущено почти поровну…

И каждый из них — можно продолжить скорбное соответствие — сыграл свой последний концерт всего лишь за месяц с небольшим до конца…

К Гилельсу идут письма со всех концов мира — границы здесь не преграда; пишут те, для кого музыка многое значит в жизни. Среди писем с почтовыми марками нашей страны — говорю только о них — человеческие документы потрясающей силы.

Как и во время войны, когда к нему обращались бойцы, находясь на краю гибели, так и теперь люди вспоминали о нем в самые страшные часы своей жизни.

«Одна из его верных почитательниц, — передает С. Хентова, — писала мне (как автору книги о Гилельсе. — Г. Г.), находясь уже у смертного одра, что с ней — записи игры Гилельса, и она их слушает, надеясь на спасение».

И еще письмо.

Многоуважаемый Эмиль Григорьевич!

Пишет Вам одна из многочисленных благодарных слушательниц.

Мы знаем и любим Вас еще с тех далеких времен, когда совсем юношей Вы приезжали в наш город — Ереван. Каждый Ваш приезд был для нас праздником.

Два года тому назад в Ленинграде в доме моего брата нам посчастливилось услышать с телеэкрана запись Вашего концерта (кажется, из Вены). В то время, слушая Вас, мы были счастливейшими людьми в мире. В дальнейшем это дорогое воспоминание не раз посещало нас.

В этом году мы потеряли моего брата… (Он работал в одном из НИИ Ленинграда, был страстным любителем музыки).

За несколько дней до кончины, как-то совершенно ясно и по-деловому сказал: «Мама, надо поблагодарить Гилельса, пожалуйста, напиши ему».

Это было сказано так повелительно, что я не могу не взять на себя смелость выполнить одно из последних желаний моего любимого брата, присоединив и нашу благодарность за то, что, быть может, воспоминание о Вас и Вашей игре на какое-то время заставило его забыть о страданиях…

Не в этом ли счастье — приносить людям утешение, дарить им радость!

Поздравляем Вас со славным юбилеем, с высокой наградой и с Новым годом.

Желаем Вам крепкого здоровья, долгих лет творческой жизни.

Низкий поклон Вам,

М. В. Авакян

Не думаю, что может существовать для артиста более высокая награда.

Гилельсу писали любители музыки и знаменитые музыканты, академики и космонавты, — кого только не было среди его корреспондентов…