Книга Елена Блаватская. Интервью из Шамбалы - Анна Бурдина

«Поскольку ты пришел к заключению, что с вашей стороны было "поступком безумцев" оставить свою страну и приехать сюда, то, чем скорее мы разберемся в этом, тем лучше для всех нас. Во-первых, именно ты страстно желал поехать в Индию… Не выдумывай того, чего не может быть; не надейся, что в последнюю минуту тебе помогут. Если ты неспособен выдержать первое испытание и явить свои права будущего адепта, заставив обстоятельства повиноваться, – ты совершенно негоден и ни для каких дальнейших испытаний…»

Внушение Учителя подействовало. Олкотт успешно справился с искушением повернуть назад, вернувшись в Америку. Он с увлечением занялся с Еленой созданием ежемесячного журнала «Теософ» и с головой окунулся в работу.

Журнал читали не только в Индии. С помощью филиалов в Англии, Франции и Америке, он расходился по свету, привлекая все новых читателей, никогда прежде не слышавших о новой мудреной науке теософии. В то время было модно вступать в разные общества или поддерживать ту или иную идею. Быть материалистом, нигилистом, монархистом, анархистом, теософом, масоном, членом клуба или участником какого-нибудь «движения» с разнообразными экзотическими названиями. Главное, выделиться или к кому-то примкнуть, чувствуя силу общего потока идеи. Это добавляло человеку загадочности, служило темой разговоров при знакомствах и встречах и создавало круг единомышленников.

В Бомбее Елене и Олкотту необходимо было обзаводиться новыми сторонниками теософии и помощниками. Одним из них стал Дамодар Маваланкар – сын богатого брамина, очень грамотный и философски настроенный юноша, который занялся решением практических вопросов, связанных с изданием журнала. Он, как в свое время Джадж, сам нашел теософов. По его словам, «Разоблаченная Изида» произвела на него такое сильное впечатление, что он решил выразить свое почтение автору, навестив его в штаб-квартире в Бомбее. Олкотт вспоминал:

«Когда Дамодар вступил в ТО, был сезон дождей, и милый мальчик по вечерам являлся к нам в гамашах, белом резиновом дождевике и в панаме с большими полями, держа фонарь в руке; капли воды стекали с его длинного носа. Он был стройный, как Сара Бернар, со впалыми щеками, и ноги у него были похожи на пару свинцовых карандашей, по выражению Е.П.Б… Судя по внешнему виду, шансов стать Махатмой или хоть на тысячу миль приблизиться к настоящему ашраму у него было не больше, чем у любого другого члена Общества. Но это была лишь видимость, как, впрочем, было обманчивым и то впечатление, которое производили другие члены Общества, как будто намного превосходившие его духовно… В детстве он тяжело заболел лихорадкой и был уже при смерти, когда ему было видение. К нему явился добрый мудрец, взял его за руку и сказал, что умирать он не должен, он должен жить, потому что его ждет важная работа. После встречи с Е.П.Б. его внутреннее зрение постепенно раскрылось, и в том, кто стал известен нам под именем Учителя К.Х., Дамодар узнал мудреца, посетившего его во время той давней болезни в детстве. Это укрепило его преданность нашему делу…»

И действительно, прошло совсем немного времени, как Дамодар К. Маваланкар оставил записку о своем посвящении:

«Сентябрь 1880, Бомбей, Индия

27 августа 1880 года Е.П.Б. и полковник Олкотт отправились из Бомбея в Симлу и другие места на севере Индии… Я работал совершенно один в квартире Е.П.Б. Однажды в сентябре, примерно в 2 часа ночи, закончив работу, я запер дверь и лег в постель. Через две или три минуты я услышал голос Е.П.Б. из ее комнаты, который звал меня. Я быстро поднялся и вошел туда. Она сказала: "Кое-кто хочет видеть тебя, – и через мгновение добавила: – Теперь иди, не смотри на меня". Однако, прежде чем я успел повернуть голову, я увидел, как она постепенно исчезает и ее месте поднялась (астральная) форма Махатмы Мории. Когда я повернулся, я увидел двух других, одетых в то, что, как я впоследствии узнал, было тибетской одеждой. Один из них остался с Махатмой Морией… в комнате Е.П.Б. Другого я обнаружил сидящим на кровати, когда вошел в свою комнату… Затем он велел мне постоять неподвижно некоторое время и стал сосредоточенно смотреть на меня. У меня появилось очень приятное ощущение, словно я выхожу из своего тела. Я не могу сказать, сколько времени прошло между этим моментом и тем, о котором я сейчас собираюсь рассказать. Но я увидел, что нахожусь в каком-то особенном месте. Это была северная часть Кашмира, у подножия Гималаев. Я увидел, что меня доставили в какое-то место, где было только два дома прямо напротив друг друга, и более никаких признаков обитаемости. Из одного дома вышел человек (Кут-Хуми), который… велел мне следовать за ним… Пройдя небольшое расстояние, около полумили, мы оказались у естественного подземного тоннеля… Пройдя значительное расстояние по этому подземному проходу, мы вышли на открытую равнину… Там находилось массивное здание тысячелетней древности… Входные ворота представляли собой треугольную арку. Внутри были многочисленные отделения… Я поднялся вместе с моим гуру в Великий зал. Великолепие и безмятежность этого места погружали любого в благоговейный трепет… Когда я там стоял, произошло нечто, чего я не знаю, и я вдруг… обнаружил себя в своей постели. Было около 8 часов утра. Что такое я видел? Было ли это сном или реальностью?.. Погруженный в эти мысли, я сидел молча, когда мне на нос упала записка. Я открыл ее и прочитал, что это был не сон, а что меня каким-то таинственным образом взяли в астральном теле в реальное место посвящения…»

Другим индийцем, который одним из первых вступил в Теософское общество, был Мохини Чаттерджи, адвокат из Калькутты и потомок великого индийского реформатора Раммохана Рая. Он сопровождал госпожу Блаватскую и ее соратников в поездке в Дарджилинг. Олкотт писал об этой поездке:

«В Дарджилинге я жил вместе с несколькими теософами… и почти все мы, и я в том числе, сомневались, действительно ли существуют Гималайские Махатмы. Я встречался в Дарджилинге с людьми, которые называли себя чела Гималайских Братьев и утверждали, что не только неоднократно видели их, но даже жили рядом с ними по нескольку лет. Они смеялись над нашими сомнениями. Один из них показал нам изумительно выполненный портрет человека, не иначе как святого. Мне сказали, что это Махатма Кут-Хуми (ныне мой почитаемый учитель).

Через несколько дней после моего приезда к нам забрел тибетский коробейник по имени Сандук. Уже много лет подряд он регулярно обходил Дарджилинг и его окрестности, торгуя тибетскими безделушками. В дом, где мы остановились, он заглядывал не раз. Своей простотой, достоинством и приятными манерами он производил впечатление прирожденного джентльмена. В нем не было и намека на ту первобытную дикость, какую обычно приписывают тибетцам европейцы».

Елены тогда не было в Дарджилинге, и теософы решили, что неплохо бы воспользоваться случаем и самим получить через Сандука сведения о Махатмах Тибета.

«В первый раз мы задали ему несколько вопросов о Тибете вообще и о школе, к которой он, по его словам, принадлежал, – вспоминал Мохини. – Его ответы вполне соответствовали рассказам Богля, Тернера и других путешественников. На второй день мы спросили, не приходилось ли ему слышать в Тибете о людях, обладающих необыкновенными силами, помимо великих лам. Он сказал, что такие люди есть. Что они не обычные ламы, они гораздо выше их и, как правило, живут в горах, за Шигадзе и около города Лхаса. Эти люди, сказал он, совершают удивительные феномены или "чудеса", а некоторые их чела, по-тибетски лоту, лечат больных рисом-сырцом, который они лущат собственноручно. Затем одному из нас пришла в голову блестящая идея. Не говоря ни слова, мы показали Сандуку вышеупомянутый портрет Махатмы К.Х. Несколько секунд он разглядывал его, а потом, как будто узнав, почтительно поклонился изображению и сказал, что оно напоминает ему одного Махатму, которого он встречал…