Книга Царица сладострастия - Александр Дюма

Она произнесла эти слова вовсе не как попугай, повторяющий заученный урок, а как человек, знающий, что он говорит, понимающий значение сказанного и желающий донести свою мысль до других.

— Но постарайтесь как следует запомнить то, что я говорил вам еще вчера по поводу госпожи де Ментенон, ее отношений с королем, отношений, как говорят, узаконенных Церковью, но не очень-то нравящихся его семье, особенно дофину: ведь вам придется находить общий язык и с теми и с другими; однако…

— В данное время главное — это король и госпожа де Ментенон; именно их надо очаровать, а это нетрудно, можете мне поверить!

— Неужели! Как же вы добьетесь этого? — продолжал герцог Савойский с довольной улыбкой.

— Бог ты мой, сударь, да ведь король Франции свыкся со своим величием и поклонением окружающих, со своего рода страхом, который он внушает и обрекает его на одиночество; я уверена, он скучает, поскольку уже не молод, — не так ли, отец мой? — и сожалеет, что юные годы его позади. Я буду развлекать его, вести себя так, будто нас не разделяет так много лет, и тем самым обрету над ним власть, которая вначале будет казаться ему детской игрой, а затем станет более прочной. Я запомнила все, чему вы меня учили и что мне рассказывали, и потому смогу легко избежать ошибок, будьте спокойны.

Принц взглянул на меня; я была поражена такой степенью уверенности и мудрости ребенка.

— А госпожа де Ментенон?

— О! Она совсем другое: Скаррон не превозносит себя так, как его величество король Людовик Четырнадцатый, хотя внешне это не заметно; она никогда не догадается, что мне известна скарронада, и обещаю вам, сударь, проявить такое расположение и почтение к ней, что она непременно будет воспринимать себя как мою бабушку.

— Вы должны всего добиться, все устроить играя. Теперь эти люди становятся для вас большими куклами, которым впоследствии суждено превратиться в ваши послушные орудия. Не упускайте из виду, что вам надо забыть Турин и стать француженкой, иначе вы никогда не добьетесь успеха в этой стране.

— Отец, вы ведь больше не будете воевать с Францией, не так ли? — спросила она с таким хитрым видом, что я просто пришла в восхищение.

Сколько же смысла было в этих словах девятилетнего ребенка!

— Нет, не буду, если Франция сама не объявит мне войну или не вынудит меня объявить войну, дочь моя. Ни за что нельзя ручаться, когда на карту поставлены интересы государства.

— А я постараюсь никогда не рассматривать вас как противника, сударь, и всегда помнить, что вы мой отец.

И, обвив руками его шею, она поцеловала герцога с такой нежностью, грацией и прелестью, что невозможно было не умилиться.

— Ну, а я, сударыня? Сохраните ли вы меня в отдаленном уголке вашей памяти?

— В уголке дружбы, сударыня, если позволите! Вы подруга и наперсница моего отца; вы часто помогаете ему забыть огорчения, которые причиняет ему столь непрочное государство; вы будете говорить с ним обо мне, когда меня здесь не будет. Как же мне не любить вас?

Очаровательная принцесса всегда находила нужное слово, тот взгляд и жест, какие были необходимы в определенный момент. Никогда не смягчится у меня боль этой потери, которую Франция и Савойя будет оплакивать всегда.

Я попросила разрешения обнять ее.

— От всего сердца, сударыня! — ответила она. — Здесь, когда мы одни, я еще могу это позволить; но скоро мне придется прикидывать и заранее рассчитывать, кого я могу удостоить такой чести, — при французском дворе это рискованная затея. Герцогини и титулованные дамы не простят мне, если я всем буду подставлять свою щеку. О! Я хорошо это понимаю, поверьте! И буду так внимательно следить за собой, что, наверное, очень скоро возымею желание поучать какую-нибудь придворную даму. А пока речь идет не о чести, а об истинном удовольствии, и мне не нужно ни у кого спрашивать разрешения.

Сказав это, они протянула руки и, приблизив к себе мое лицо, поцеловала меня несколько раз, плача и смеясь, как будто играла со своей печалью, а затем еще раз попросила почаще говорить о ней с отцом, когда ее не будет с нами.

После этого принцесса сняла со своей руки очень красивый браслет и надела его на мою; в этот браслет были вставлены портреты — ее собственный, принца и герцогини-матери, — обрамленные великолепными бриллиантами.

— Сохраните его из любви ко мне и к ним, сударыня… нет, моя добрая подруга! И никогда не лишайте нас вашей привязанности.

Подобное поведение ребенка и в таком возрасте настолько невероятно, что мне, наверное, не поверили бы, если бы свидетельства всех современников не подтверждали то, о чем я пишу. Все придворные во Франции и в Савойе знали очаровательную дофину; все видели, как она появилась на свет, росла и, увы, умерла! Умерла на двадцать шестом году жизни, как и предсказал один прорицатель в Италии, когда она была совсем крошкой.

Отъезд принцессы был мучителен для всех. Герцогини плакали горькими слезами, герцог тоже; вернувшись в Турин после того, как он проводил дочь до первой почтовой станции, герцог пришел ко мне и никого к себе не пускал. Княгиня делла Чистерна и еще одна дама вместе с маркизом ди Промеро должны были сопровождать принцессу до моста Бовуазен, где им предстояло передать ее на попечение герцогини де Люд и французского посольства. Прибыв на место, августейшая путешественница несколько минут отдыхала в доме, подготовленном для нее с савойской стороны. Мост целиком принадлежал Франции; при входе на него принцессу ожидали граф де Бриен и придворные дамы; они отвели ее в другое жилище, приготовленное с французской стороны; здесь она провела два дня. Сопровождавшие девочку итальянцы расстались с ней именно здесь; она отпустила их, не проронив и слезинки. Помимо камеристки и врача, никто из соотечественников дальше с ней не поехал, но и эти двое не должны были оставаться с принцессой в Париже: по условиям договора, им предстояло расстаться с ней, как только будущая герцогиня немного привыкнет к тому, как ухаживают за ней французы, языком которых она владела, может быть, лучше, чем своим родным.

По приезде во Францию она сразу же заняла высокое положение и была удостоена почестей, соответствующих рангу герцогини Бургундской, как будто бракосочетание уже состоялось. Ее отец был бесконечно благодарен за это королю: делать так было не принято, другим принцессам во время переезда приходилось испытывать тысячи житейских трудностей. Супруга герцога, думая об этом, сходила с ума от беспокойства за свою дочь, ведь она сама очень редко страдала от подобных неудобств и дорожила положенным ей по статусу больше, чем жизнью.

Аделаида Савойская исполнила все, как обещала, и даже добилась большего: стоило ей встретиться с королем, как ее власть над ним была обеспечена… Но сейчас, к сожалению, мне предстоит рассказывать о другом; однако в дальнейшем я надеюсь вернуться к этой истории.

XXI

После отъезда принцессы сразу возобновились многосторонние переговоры, и Рисвикский и Карловицкий договоры, поочередно предложенные к рассмотрению каждому из союзников, очень скоро были надлежащим образом подписаны всеми. В связи с этим герцог Савойский подвергся бесчисленным нападкам: его во всеуслышание обвинили в переходе на сторону противника и в готовности идти навстречу тому, кто обеспечит ему больше выгод.