Книга Боги Лесного Заволжья. Путешествие по старым русским рубежам - Николай Морохин

Слова о встрече востока с западом оказываются неточными, слабо передающими то, что испытываешь, погружаясь в этот особенный соседствующий с ними мир. Он рядом: какие-то три часа в автобусе. И оказавшись там, уже целыми днями можешь не услышать русской речи. Даже сама природа начинает казаться нездешней, дальней, почти среднеазиатской.

Впрочем, это не иллюзия.

Человек научился садиться этой самой природе не шею и править её по своему разумению.

Умеренность марийцев в обращении с окружающим миром – это умеренность людей, которые знают его до мелочей, приспособились к его неприятным сюрпризам и научились в большинстве случаев отводить их, просто не беря извне лишнего. Марийцы – люди южной тайги.

А вот татары – люди степи, причём степи засушливой. В разговорах я понял, что их просто по-человечески раздражают деревья. Они готовы их потерпеть в своём саду, зная, что время от времени на них созревают яблоки. Они охотно принимают соседство сирени: во-первых, та не дерево, а просто широкий и плотный куст, во-вторых, она красиво цветёт и потому небесполезна, в-третьих, может быть, сирень – напоминание об их прародине, тёплой, доброй, бесснежной, наполненной ароматами (она обязательно рисуется им именно такой!). В остальном татарские сёла в основном деревьев лишены вовсе. Жители их рассказывали мне с некоторой тайной гордостью: да, было дело – выросла тут берёзка, но я вовремя заметил это и спилил её – чего она будет свет закрывать и листьями шуметь!

Шум листвы – это тихая и добрая музыка для марийца, под которую легко и мягко спать. Это звук его родной среды. Для татарина – это напоминание о страшном лесе, где запросто можно пропасть навеки, о жутком Шурале, который там поджидает беспечных путников и готов их заживо замучить. Ещё: «Эта берёза с её листьями как будто чётки перебирает – ну, не кладбище тут: живые люди!»

Да-да, я вспомнил татарские кладбища. Они очень не похожи ни на какие другие. Квадрат ограды – и внутри него несколько очень старых деревьев, где-то сиреневые кусты, высокая трава. Часто – никаких следов могил, ровно. Мне рассказывали: нижегородские татары хоронят тех, кто умер до заката, в тот же день, оборачивают их в белую ткань, быстрым шагом несут на кладбище и сажают в яму, поворачивая лицом в святую сторону Мекки. Только в последнее время на некоторых могилах стали ставить памятники, а раньше их просто словно оставляли в покое – забывали, теряли. А эти огромные деревья на сельских татарских кладбищах были когда-то посажены на могилах самых старых и уважаемых людей – патриархов.

В селе Актуково на кладбище в самой его середине огорожена низким заборчиком древняя ветла, вероятно, двухсотлетняя. У неё неимоверная ширина. Старики рассказали – растёт она там, где нашёл своё упокоение основатель села. Одни называли его Абдуллой, другие по-русски Борис-Бабаем.

К ветле люди ходят, когда им трудно. Например, говорили мне, приходили туда совсем недавно – представьте – выпускники школы во время экзаменов.

Под ветлой оставляют деньги и молятся в сторону Мекки. Деньги эти – считается – отданы самому Аллаху.

Что с ними делается дальше?

А дальше Аллах дарует их тем, кто в них в этот день нуждается. Происходит это очень просто. Действительно попавший в трудную ситуацию человек может придти на кладбище к старой ветле и взять столько, сколько ему сегодня необходимо. Он молится всё в ту же сторону Мекки и считает, что деньги ему даровал Аллах. Он хорошо знает, что испрашивать их у такой высокой инстанции так просто, без особой нужды недопустимо, и если случай его не заслуживает уважения и реальной помощи, то за такое последует наказание. Так что все уверены: деньги эти достаются обычно тем, кому они требуются по-настоящему. Кому именно – этого никто не знает. У татар не заведено жаловать попрошаек, скулящих «сами мы нездешние», не заведено умиляться грязным побирушкам с отработанным блаженненьким выражением на лице.

Живым – широкую степь с высокими птицами, с бегом коня.

Мёртвым – это вечное дерево, перебирающее чётки и шепчущее древние мудрые суры Корана.

Дерево это совсем даже не годится для живых – так для них не годятся и «убитые» предметы с мансийских кладбищ. Но тем не менее дерево это любимо живыми.

Спустя несколько месяцев я занимался оформлением старой актуковской ветлы как памятника природы в администрации села Уразовка. Меня хорошо поняли: документы, подготовленные мной, были тут же подписаны…

В кабинете главы Краснооктярьской районной администрации я не обратил в первый момент внимания на ожидавшего своей очереди поговорить с начальством молодого человека. Но он вслушивался в нашу с главой беседу. И вдруг встал, подошёл к столу. И почти возмущённо заговорил:

– Да, в Актукове ветла замечательная, делаете её памятником… А у нас как будто на кладбище ничего нет! Да у нас ещё лучше дерево! Только вы к нам не приехали, ничего не посмотрели…

– Куда?

– Кзыл-Яр! Там у нас такая берёза…

– Поедемте.

– Да хоть сейчас!

– На чём?

– Машина под окнами!..

Молодой человек по-татарски наспех договаривается с главой администрации, что вернётся через пару часов. Всё нормально: его примут, с ним поговорят, никуда не уйдут. Ну, и ладно…

И мы уже едем в Кзыл-Яр (а по-русски Красный Яр) смотреть берёзу.

Ехать не вот как далеко – километров восемь, но топать пришлось бы по мартовской грязи часа полтора. Человека, который пожелал мне показать берёзу, зовут Рафаэль, он дояр и живёт в Кзыл-Яре в первом же новом доме при въезде в него. Он упоённо рассказывает мне и о своём селе, и о том, как работает на ферме («Это работа – самая мужская. Она тяжёлая и требует крепкой руки»). Приглашает не очень торопиться назад и непременно у него пообедать: он уезжал – жена варила обед, гостю она будет рада…

И вот эта берёза на кзыл-ярском кладбище…

Кургонсат – Страшное Дерево

Странное сравнение – она похожа на фонтан. Могучий толстый ствол поднимается метров на пять и там распадается на три части. Те изгибаются в разные стороны, клонятся к земле, достигают её, укореняются ещё раз и снова тянутся вверх, теперь уже почти строго вертикально, метров на двадцать.

– Я же говорил: таких берёз больше нигде нет… Вот, не зашли в Кзыл-Яр, не посмотрели на неё… В Актуково всякий приедет, а мы в стороне от дороги. Но разве правильно про неё забыть, а?

Рафаэль не помнит, как звали человека, похороненного под берёзой. Знает: это тот, кто выбрал место для Кзыл-Яра. Знает: к берёзе можно приходить, если будет плохо.

* * *

Поиск чудес в татарском крае сложен и прост одновременно. Здесь всё – как на ладони. Здесь, в безлесных местах, далеко видно. Только вот понять бы иной раз – что там, на горизонте.