Книга Четверо Благочестивых. Золотой жук - Эдгар Аллан По

Это придало нам силы, и я не помню, чтобы когда-нибудь в своей жизни трудился с таким же рвением, как в следующие десять минут. Этого времени хватило нам, чтобы извлечь на поверхность продолговатый сундук, деревянные стенки которого, судя по их удивительной сохранности и необычной твердости, явно подверглись какому-то процессу минерализации, возможно, пропитались двухлористой ртутью. Длина этого сундука была три с половиной фута, ширина – три фута, высота – два с половиной фута. Со всех сторон сундук был обтянут прочными железными лентами с заклепками, чем-то похожими на решетку. Кроме того, ближе к крышке были приделаны железные кольца (всего шесть штук, по три с каждой стороны), за которые могли взяться шесть человек. Как мы ни тужились, нам удалось лишь немного расшевелить сундук на том месте, где он засел в земле. Стало понятно, что такой вес мы не одолеем. К счастью, крышка крепилась всего двумя засовами. Дрожащими руками, задыхаясь от волнения, мы сдвинули их, и в следующий миг нашему взору открылись сокровища неисчислимой ценности. Когда в яму упали лучи фонарей, она вся наполнилась ослепительным сиянием и блеском, исходящими из сундука, доверху набитого золотом и драгоценными камнями.

Даже не буду пытаться описать чувства, охватившие меня, когда я все это увидел. Главным, конечно же, было изумление. Легран от восторга потерял дар речи и смог пробормотать лишь несколько слов. Юпитер побледнел, насколько природа позволяет побледнеть негру. Несколько минут он остолбенело таращился на сокровища, потом упал на колени, запустил свои голые руки по локоть в золото и замер с таким видом, точно наслаждался ванной. Наконец, тяжко вздохнув, он изрек, точно обращаясь к самому себе:

– И все это, благодаря золотому жуку! Бедному золотому жучку, которого я так обижал… И не стыдно тебе, старый глупый негр? Отвечай, не стыдно?

Наконец я понял, что пора напомнить хозяину и слуге, что находку нашу хорошо бы как-то доставить домой. Уже было довольно поздно и нужно было решать, как это сделать до наступления утра. Все мы были порядком сбиты с толку, никто не знал, как поступить, поэтому на обдумывание ушло много времени. Наконец мы облегчили сундук, достав из него две трети содержимого, и лишь после этого, и то с огромным трудом, вытащили его из ямы. Вынутые сокровища мы спрятали в зарослях ежевики. Охранять их оставили пса, получившего от Юпитера строгий наказ ни в коем случае ни при каких обстоятельствах не сходить с места и не раскрывать пасть до нашего возвращения. После этого мы поспешили домой с сундуком и без приключений, но совершенно выбившиеся из сил, добрались до хижины примерно в час ночи. При такой усталости не могло быть и речи о том, чтобы немедленно пуститься в обратный путь, поэтому мы отдохнули, часа в два перекусили, после чего отправились назад в горы, прихватив три прочных мешка, которые, к счастью, отыскались в хозяйстве. Почти в четыре утра мы снова были на месте, по возможности поровну разделили остаток нашей добычи на три части и, не закапывая ямы, отправились обратно к хижине, куда пришли с первыми лучами солнца, уже показавшегося над верхушками деревьев.

Ни у кого из нас не осталось сил, но овладевшее нами волнение лишило нас полноценного сна. Часа три-четыре беспокойной дремоты, и мы как по команде поднялись, чтобы наконец внимательно осмотреть наши сокровища. Драгоценности были свалены как попало. Все аккуратно разобрав, мы поняли, что стали обладателями богатства намного большего, чем нам представлялось сначала. Находившиеся в сундуке монеты мы, пользуясь специальными таблицами, оценили больше чем в четыреста пятьдесят тысяч долларов в пересчете на современный курс. Серебра там не было вовсе, сплошное золото, старинное и разнообразное: французские, испанские, немецкие деньги, несколько английских гиней и еще какие-то золотые кружочки, которых мы раньше никогда не видели. Встречались среди них очень большие и тяжелые монеты, до того истертые, что на них невозможно было что-либо прочитать. Американских не было ни одной. Оценить драгоценности оказалось сложнее. Всего мы обнаружили сто десять бриллиантов (в том числе несколько необычайно больших и чистых, но ни одного маленького); восемнадцать рубинов изумительного блеска; триста десять прекрасных изумрудов; двадцать один сапфир и один опал. Все эти камни были извлечены из оправ и просто брошены в сундук. Оправы, найденные нами среди прочих золотых вещей, были специально расплющены молотком, очевидно, чтобы их нельзя было опознать. Помимо этого, там было и огромное количество украшений из чистого золота: почти две сотни крупных колец и серег; тридцать богатых цепочек, если мне не изменяет память; восемьдесят три очень больших и тяжелых распятия; пять золотых кадил огромной ценности; загадочная золотая чаша, украшенная богатым орнаментом в виде виноградных листьев и вакхических фигур; две сабельных рукоятки прекрасной ювелирной работы и еще множество мелких предметов, которых я сейчас даже не вспомню. Общий вес этих драгоценностей превысил триста пятьдесят английских фунтов. Я не включил в этот список великолепные золотые часы, которых мы насчитали сто девяносто семь штук, и среди них трое стоили не меньше пятисот долларов. Многие из них были очень старыми и как показатели времени никуда не годились (их механизмы поржавели), но все имели богатые корпуса, инкрустированные драгоценными камнями. В то утро полное содержимое сундука мы оценили в полтора миллиона долларов. Правда, когда мы продали золото и драгоценные камни (кое-что оставили себе на память), выяснилось, что стоимость нашей находки оказалась значительно выше. Когда было покончено с осмотром и наше волнение несколько утихло, Легран, видя, как мне не терпится узнать решение этой поразительной загадки, приступил к подробному рассказу обо всем, что с ней связано.

– Вы, конечно, помните, – сказал он, – тот вечер, когда я нарисовал для вас жука. Наверняка вы не забыли, как я рассердился, когда вы принялись так настойчиво утверждать, что мой набросок похож на мертвую голову. Когда вы сказали об этом в первый раз, я решил, что вы шутите, но потом, вспомнив про необычные пятнышки на спинке насекомого, вынужден был признать, что ваше сравнение не лишено основания. И все же меня укололо то, как вы прошлись по моему художественному таланту (я ведь считаюсь неплохим художником), поэтому, когда вы вернули мне обрывок пергамента, я от злости даже хотел смять его и бросить в огонь.

– Вы хотели сказать клочок бумаги.

– Нет, это было очень похоже на бумагу, и сначала я тоже думал, что это бумага, но, едва начав рисовать, понял, что это пергамент, очень тонкий и грязный, как вы помните. Так вот, когда я комкал его, мой взгляд случайно упал на тот рисунок, который видели вы, и можете себе представить мое изумление, когда на месте, где я рисовал жука, я тоже увидел изображение черепа. На какой-то миг я до того изумился, что просто был не в состоянии думать. Я-то знал, что мой набросок совершенно не был похож на это изображение, просматривалось лишь некоторое сходство в общих очертаниях. Потом я взял свечу, отошел в другой конец комнаты и стал внимательно рассматривать пергамент. Перевернув его, я увидел и свой рисунок в том виде, в котором я его набросал. Сначала я удивился от того, что два разных рисунка действительно оказались так похожи, от того, что на пергаменте, именно на том месте, где я нарисовал жука, только на оборотной стороне, оказалась нарисована мертвая голова, о чем я до этого не знал. Причем голова эта не только размерами, но и очертаниями очень походила на мое изображение. Поверьте, неимоверность подобного совпадения на какое-то время повергла меня в полнейшее смятение. Впрочем, это обычная реакция человека на подобные совпадения. Разум лихорадочно пытается найти какую-то связь… некую причинно-следственную последовательность, но, не находя ее, впадает во временный паралич. Но, когда я наконец очнулся, во мне постепенно начала зарождаться уверенность, удивившая меня даже больше, чем само совпадение. Я совершенно отчетливо помнил, что на пергаменте не было никаких других изображений, когда я рисовал на нем жука. Я перестал в этом сомневаться, вспомнив, как в поисках чистого места осмотрел пергамент сначала с одной стороны, а потом – с другой. Если бы череп там был, разумеется, я не мог бы его не заметить. Эту загадку объяснить я был не в силах, но уже тогда в самых потаенных уголках моего сознания забрезжил слабый, похожий на светлячка, огонек понимания истины, которое прошлой ночью нашло столь яркое подтверждение. Я тотчас поднялся и, надежно спрятав пергамент, на время выбросил из головы все мысли на этот счет, намереваясь вернуться к ним, когда останусь один.