Книга Становление Европы. Экспансия, колонизация, изменения в сфере культуры. 950-1350 гг. - Роберт Бартлетт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
С одной стороны, подавление «Меллифонтского заговора» представляется примером успешного восстановления контроля со стороны центральных властей международного ордена над его местными и заблудшими членами. Но с другой стороны, очевидно, что конфликт носил и этническую окраску. Сам Стефан Лексиштонский о проделанной в Ирландии работе писал: «Мы назначили туда множество аббатов разных языков и национальностей». Вот как он наставлял новых должностных лиц в главной английской администрации в Лейнстере, владении эрла-маршала: «Как следует заботьтесь о наших новых аббатах, на каком бы языке они ни говорили, по всему Лейнстеру, во имя блага лорда эрла, вашего собственного блага и мира на нашей земле». Как мы только что видели, одним из способов усмирения ирландских цистерцианских монастырей была передача их дочерних обителей в подчинение английским или французским головным монастырям. Более того, в наказание за заговор он на три года наложил запрет на назначение любого ирландца аббатом в цистерцианских обителях Ирландии. Наконец, он ввел свои ограничения на монастырскую жизнь и в отношении языка. В отчете, направленном аббату Клерво, он писал:
«Мы издали неукоснительное предписание, дабы отныне никто не допускался к монашескому сану, ежели не может проповедовать по-французски либо по-латыни. Писание толкуется и впредь будет толковаться в Меллифонте… и многих других ирландских обителях только по-французски, так что когда вы лично посетите их или направите туда своих представителей, они смогут понимать службу, а братья, в свою очередь, смогут понимать их, а кроме того, теперь, когда нет более прикрытия в виде чужого языка, ни у кого не останется ширмы для не послушания. Ибо как может человек, владеющий только ирландским языком, по-настоящему любить обитель или Писание?»
Откровенный галлоцентризм подкрепляется таким наставлением:
«Мы предписали ирландцам, что ежели в будущем они пожелают принять кого-либо из своих соплеменников в ряды братства, то должны озаботиться тем, чтобы прежде послать их в Париж или Оксфорд, либо в какой-нибудь другой славный город, где они смогут научиться грамоте, красноречию и приличному поведению. Мы особо подчеркнули, что орден не имеет намерения отлучать какую-либо нацию, за исключением неподходящей, негодной или той, что не умеет вести себя надлежащим образом».
Это приравнивание норм поведения и культуры, определенных национальными факторами, к нормам международного монашеского ордена наглядно характеризует ситуацию на колониальных окраинах Европы. Когда в Ирландии белые братья, казалось, принялись за создание независимой конфедерации монастырей, похожей в чем-то на раннеирландскую монастырскую парухию (paruchia), и угроза радикальной адаптации к местным условиям стала казаться особенно близкой, то Генеральный собор цистерцианских каноников выслал на его усмирение Стефана Лексингтонского, то есть англичанина, прошедшего парижскую школу. Его задачей, по собственному выражению, было «добиться единообразия в ордене»; а методами ее осуществления были насаждение английских аббатов, подчинение ирландских братств английским и наступление на позиции национального языка.
Другой ареной этнических противоречий был двор правителя, и для этого также имелись глубинные причины. Даже в самых благоприятных условиях княжеский двор разительно отличался от окружающего общества развитием культуры в широком понимании, был средоточием протекционизма, зоной более высокого уровня потребления, космополитизма и моды, и все эти проявления легко вызывали на себя огонь критики со стороны церковников, пуритан и ретроградов. Если вдобавок господствующая часть двора, или даже сам правитель, принадлежали к нации и культуре иммигрантов, то этот потенциальный антагонизм мог приобрести еще более острый характер с выраженным этническим оттенком. По самой своей природе княжеский двор тяготел к тому, чтобы стать приютом для чужестранных элементов. Это был эпицентр династийной политики, что подразумевало передачу политической власти на основе не национальных, а семейных приоритетов. Соответственно, он то и дело испытывал на себе удары в виде сватовства к заморским невестам и появления чужестранных наследников. Само устройство правящего двора эпохи Средневековья, как затем и начала Нового времени, создавало условия, когда шотландцам приходилось вновь и вновь дожидаться своей Маргареты Норвежской, а испанцам — своего неведомого Карла Пятого.
Официальная политика Церкви, поощрявшей экзогамию, и настороженность в отношении браков с представителями местной знати, чреватых политической поляризацией, вели к тому, что многие правящие династии стремились к установлению внешних междинастийных связей через браки. Если молодая невеста, а значит, и ее многочисленные фрейлины, капелланы, слуги, а возможно, и братья, племянники, кузены и даже родители принадлежали к другой национальности, то следствием такого брака непременно становилась стремительная и кардинальная культурная переориентация двора. Например, после женитьбы Эдуарда I Английского на кастильской принцессе в его гардеробе появился испанский костюм с беретом, а старшего сына короля нарекли Альфонсом. В приграничных областях католического мира появление при дворе группы чужестранцев и приток переселенцев той же национальности создавали крайне нестабильную политическую ситуацию.
Неприязненное отношение местных аристократов к принцессе-иностранке нашло, например, свое яркое выражение в так называемой «Хронике Далимила», стихотворной летописи на чешском языке начала XIV века. Событием, давшим повод для выражения таких взглядов на брак правителя, стала женитьба герцога Удальриха (XI век) на чешской девушке-крестьянке. Герцог объясняет своим сподвижникам, почему он предпочел жениться скорее на простой крестьянке, чем на «дочери иностранного короля». Как явствует из самого текста, намек сделан на немецкую принцессу:
Таким образом, появление королевы-иностранки означало опасность насаждения чужой культуры, а кроме того, трения между молодыми принцами смешанной крови и исконной местной знатью. То была извечная проблема династийной политики. Например, в XI веке византийцы, по-видимому, воспротивились женитьбе сына императора на нормандской принцессе, ибо появление при дворе принцев смешанного происхождения могло открыть двери нормандской экспансии. Опасения, звучащие в «Хронике Далимила», были высказаны от лица чешской знати как монолитной группы. Именно по их настоянию французская и люксембургская свита молодой Бланш Валуа, прибывшей в 1334 году в Богемию для бракосочетания с наследником чешского престола, была отправлена домой и заменена придворными-чехами. И все же опасения Далимила, похоже, оправдались. Бланш и ее свекровь, королева Беатриса, не слишком преуспели в изучении чужого языка: отмечалось, что «тот, кто не говорит по-французски, не может с ними общаться свободно».
