Книга Удар отложенной смерти - Инна Тронина

Сейчас он танцевал более эмоционально – не потому, что очень уж запал на Ниночку. Просто ему хотелось выплеснуть где-то своё внутреннее напряжение и заглушить голос совести. Он должен был сейчас сдать легавке если не друга, то доброго знакомого, товарища по несчастью, тоже рождённого в ссылке. И, честно говоря, Обер плохо представлял, как потом будет жить с этим…

На Филиппа и Нину засмотрелись уже не только сидящие за столами, но и танцующие; они стали потихоньку копировать движения. Веталь тоже развернулся, внимательно наблюдая за Обером и его партнёршей. На лице его Филипп прочитал гамму самых разных эмоций – от искренней радости до злобной тоски. Когда по аплодисменты Филипп с Ниночкой возвращались к столу, отбиваясь от желающих взять у них уроки танцев, Веталь поднялся. Раздвинув в салонной улыбке тонкие губы, он подошёл к пирующей компании учёных.

– Добрый вечер! Приятнейшего вам аппетита! – Веталь пожал руки мужчинам, а Ниночке поцеловал. – Мы хорошо знакомы с непревзойдённым танцором Филиппом Адольфовичем уже очень давно. Он не даст соврать.

– Да? Серьёзно?! Подсаживайтесь к нам, милости просим! – Пьяный Кириков сделал разухабистый жест.

– Благодарю, я уже сыт и пьян. А пока, тысяча извинений, но мне нужно утащить на минутку вашего друга. Позволите?

– Ради Бога! Филипп у нас такой занятой, что и выпить некогда. Но я давно знаю, что он себе не принадлежит. – Кириков вертел в пальцах белую гвоздику из букета. Нина испуганно отняла цветок и вернула в вазу – чтобы было девять штук.

Готтхильф, с одной стороны, был рад тому, что Веталь объявился сам. С другой стороны, он понимал, что криминальный налёт на физиономии Холодаева слишком уж бросается в глаза, и нужно поскорее удалиться.

Они сели за стол Веталя, и тот сразу спросил:

– Семён передал тебе, что мне хата нужна? Всего на три дня, а потом я к Аде уеду. Надолго, может, навсегда.

Готтхильф про себя отметил, что лучшего момента для ареста Веталя точно уже не будет.

– Да, передал, так что можешь не рассказывать. В Песочном отсидишься, хотя там пока беспорядок. Ну, да три дня вытерпишь…

– Обер, ты заметил, что вокруг полно мусоров? Интересно, по какому поводу? «Тачки» их, гляжу, на приколе…

Веталь налил себе «Камю», пригубил и отставил рюмку подальше от Обера.

Тот усмехнулся:

– Странно как-то… Не доверяешь мне, а просишь помощи. Ясно – за неимением гербовой бумаги пишут на простой. А что касается мусоров… Рэкетов ловят в валютном – шлюх совсем зажрали. Веталь, да что с тобой? Ты в испарине весь – оботрись!

– Ты уверен, что рэкетов? – Веталь наклонился к лицу Обера, и тот почуял запах водочного перегара. – Руки мёрзнут, как ледышки. Сердце трепыхается уже неделю, и ничем не снять перебои. Мать от этого же скончалась, ей семьдесят два года было. А мне – и шестидесяти двух нет. До июля не доживу, наверное, не справлю. Всё может случиться, Обер. Возможно, мы видимся в последний раз. Мона мне не советовала сегодня сюда ходить. Но я тебя к ней на хазу не могу позвать. Дом мусора пасут плотно, а здесь всё же легче встретиться. – Веталь своими холодными пальцами стиснул запястье Филиппа пониже манжеты. – У меня ствол с собой. И живым всё равно не дамся. Не увидеть гадам меня на скамье подсудимых, и в зону меня не упечь! Ночами не сплю, хоть и глотаю «колёса». А сегодня задремал ненадолго, и сон увидел. Будто идём мы втроём – мама, я и брат Викентий, который во время войны умер от скарлатины. А я не такой, как сейчас. Тоже ребёнок, ну, может, подросток. Мать ведёт нас обоих за руки. И вот идём мы по скошенному полю, а вокруг осень. Жёлтые листья кругом, дождь сыплет. И вдруг перед нами – дом. Новый, тесовый, с высоким крыльцом, с резными наличниками. Я даже оробел, остановился. А мать ласково так говорит: «Виталик, иди скорее под крышу, промокнешь! Мы с Викешей тут давно живём. И ты теперь будешь с нами жить…»

Готтхильф даже вздрогнул – слишком уж нехороший сон увидел Веталь. А тот через плечо взглянул на учёных.

– Обер, посиди ты со мной! Брось своих фраеров с… матери! Ты их увидишь ещё, а меня – вряд ли. Митька сейчас в Прибалтике, встречает транспорт с товаром. Потом вывезет меня в Соуми, а сам останется на хозяйстве. Надеюсь, его звезда будет счастливой. Толкового парня сестра мне родила, спасибо ей. И ты, Обер, делал мне одно добро. Выручи в последний раз – и расстанемся друзьями…

– Веталь, я тебя тоже кое о чём хочу попросить – любезность за любезность. Отпусти свою охрану. Видишь, я один тут, без «шкафов». Не надо нагнетать психоз. Во-первых, они мне на нервы действуют. Во-вторых, сами в розыске. Лично на тебя в ментовке вряд ли есть компромат, а вот на твоего Аленицына – свежая ориентировка. Он же позавчера намочил на Загородном. За своего менты люто мстить будут, Семён сказал. И тебя подставить может запросто. Отошли его сейчас же, а то я в твою проблему вписываться не стану. Ещё обоих нас загребут из-за твоего секьюрити! Решай, Веталь, твоё слово. Или он, или я.

– Даже так? Ладно.

Веталь поднял руку, словно хотел позвать официанта. Тотчас же сидящий неподалёку парень шепнул что-то своей девушке и на полусогнутых подбежал к Холодаеву. Тот молча дёрнул головой в сторону выхода. Телохранитель кивнул. Подал руку спутнице в платье до пола, и оба красиво удалились.

– Фу-у! – Филипп прикрыл глаза. – И второго тоже!..

– Обер, ты меня голого оставить хочешь? – Веталь скрипнул зубами.

– Роскошь большая – с охраной ходить. Да ещё с такой, по которой и тебя узнать могут. У них же срока на лбах нарисованы. Поменяй потом ребят – мой тебе совет.

– Этот у меня за рулём, – задумчиво сказал Веталь. – Ладно, пусть в машине подождёт…

– Ты что, сквасился совсем? После пол-литра водки когда-то гоночную водил, а сейчас очкуешь. Тебя что, первый раз обложили? Вспомни, что после грозы солнышко ярче светит. Ты ещё поживёшь, Веталь, верь мне, я знаю. А если решат взять тебя, ни один, ни двое не спасут. В ментовке знают, кто ты такой и подготовятся, как надо…

Холодаев, поморщившись, всё же отправил вон и второго телохранителя с дамой.

– Я сделал всё, как ты хотел, Обер. Теперь выслушай и мои резоны. На Бронницкой хаза засвечена – там мне нельзя оставаться. Мона к своим родным уезжает, в Ташкент, а мне нужно три дня перебиться. Поскольку Песочный – на Выборгской трассе, мне он подходит…

Из-а стола, где гуляли учёные, Филиппу уже давно делали знаки. И он понял, что нужно возвращаться во избежание кривотолков.

– Ты вот что… – Обер наклонился к уху Веталя. – В восемь часов выходи в курилку, и там всё обсудим. А пока я пойду, а то вон чувак, – Обер глазами показал на нерасторопного официанта, – уши повесил на сук. Слишком долго шампанское открывает…

– Если не хочешь или не можешь принять меня, так и скажи. – Холодаев воспалёнными глазами сквозь очки смотрел на Обера.

– Ворон ворону глаз не выклюет, – примирительно сказал Филипп, хотя внутри у него всё клокотало. – Знаешь такую пословицу?