Книга Русская красавица. Анатомия текста - Ирина Потанина

— То есть меня ни Рыбка, ни Лиличка совершенно уже не касаются. А вот тебя …

Артур иногда бывает поразительно не чутким. И толстокожий слон заметил бы перепад моего настроения и принялся успокаивать. Артур же продолжает разговор, как ни в чем не бывало.

— Хочешь сказать, если я останусь, меня они тоже убьют? Ну, виртуально там, или как ты говоришь… — а что делать? Тоже принимаюсь пережевывать все эти темы. Вопрос задаю вовсе не из страха, там, или инстинкта самосохранения… Просто от нелепости подобного предположения… — Была Сафо, была Сонечка Карпова, а потом, оп-п-п — решение дальновидного сценариста, выверенный подсчет роботообразных менеджеров — и нету ее больше на белом свете. — фраза приносит какое-то странное, извращенное удовлетворение.

— Вряд ли. Быстро умерший автор коммерчески невыгоден. С книгами не будет такого бума, как с музыкой. И потом, ажиотаж обычно вокруг новых книг. Какие ж новые книги с покойника?

— Мало ли, — идея кажется мне весьма забавной, — Лиличкино больное воображение, взрастившее когда-то заброшенные тобой семена сумасшедших идей и не до такого может додуматься. Между прочим, книги скончавшийся автор может диктовать, являясь с того света какому-нибудь местному спириту. Тоже будет сенсация, если преподать должным образом.

— Фигня, — Артур совсем невысокого мнения о моих пиар-способностях, что задевает меня и нервирует. — Во-первых, это уже было. Люди неоднократно писали книги, якобы, записывая за диктующими потусторонними силами. Повторяться не интересно. И потом, коммерчески не выгодно, потому что этот загробный метод применим только для всевозможных эзотерических изысков. Настоящим эгоистом окрестят тебя, если, попав на тот свет, ты станешь писать бывшим соседям по заключению не об устройстве загробной жизни, а о какой-то ерунде, связанной с твоей смертью. Кого волнует чужая смерть, когда есть возможность разведать обстановку в стране будущей неизбежной эмиграции. Настоящим мучителем назовут тебя за укрытие фактов!

Артур вошел в раж и говорит теперь явно не мне, а воображаемой громадной аудитории.

— Мучительницей, — поправляю, не без иронии перехватывая его растерянный взгляд. Он не понимает, к чему поправки, не терпит перебиваний… — Мучительницей и эгоисткой, — поясняю невозмутимо. — Я ведь девочка.

— А написать, среди моря подобных, выдающуюся эзотерическую вещь не так просто! Они все — с претензией на супернеобычность. Читающие их давно привыкли к сенсациям и мало отличают одну от другой. — он меня попросту игнорирует и продолжает с выражением прежней помпезности. Нет, все-таки он немного не в себе. Впрочем, как и все мы. Нормальных людей, вероятно, попросту не существует. Особенно среди взрослых и деятельных. Вероятно, со стороны я тоже кажусь прибабаханной… — Слишком много придиристых исследователей. Для эзотерики изначально нужно было брать не тебя, в какой-нибудь другой объект. Более просвещенный и менее светлый…

— Я не поеду с тобой, — господи, я и предположить не могла, что сказать эти слова будет так тяжело. Будто разом обрубила все нити, удерживающие от катастрофы. Будто шагнула в пропасть и лечу теперь вниз, лечу-лечу, и все внутри как-то сжалось вдруг и опустилось… «Жизнь намеренно по швам разодрав,/ Лоскутками по ветрам распустив,/ Я прощаю вам, прощаясь, сто глав,/ Где писали вы, мол, нам по пути…» — строчки легкой насмешливой песенкой пролетают в голове, и тут же уносятся вдаль, уступая резко включившейся песне Д’ркина: «Ой, йой-йо-ой, безнадега ты безнадега…» — Я не поеду с тобой. Прости меня.

Пауза длится вечность. Артур меняется на глазах. Похоже, все его приглашения были серьезными. Похоже, он действительно наивно думал, что я согласна на отъезд. Принимал мои признания и нежности за серьезность намерений… Как ужасно, что приходится так бесчеловечно обрубать все. Как ужасно, что приходится так жестоко осаживать саму себя и не позволять поддаться на соблазн. Нет, ну надо же, Артур вполне всерьез приглашал меня…

Полустарец-полуюноша, полыхающий красноречием, исчезает. Теперь передо мной изможденный, осунувшийся, бесконечно усталый человек с мертвым лицом и живыми, но полным боли, глазами.

— И ты туда же… Ну не со мной, ну сама… — хрипит он. — Ч-черт, до чего эти сюжеты любят повторяться. Когда-то я так же звал Марину. Не делай глупостей, мы оба знаем, чем это окончилось…

— И Марину тоже?! — весь трагизм ситуации моментально сметен. — Ты потрясающе многолик! Привлекал Лиличку, звал в свою жизнь Марину, теперь, вот, на меня переключился. — на меня нападет форменная истерика. Не из-за Артура даже, и не из-за очередного нападения Марининой судьбы — снова я, понимаете ли, след в след иду, снова проклятие старухи о себе заявляет… Из-за однозначности происходящего. Мало того, что я ничего не могу изменить — не смогу я уехать, не умею так… — так судьба мне еще явно показывает, что я и не должна никуда уезжать — не из-за меня он меня с собой звал, не из-за чего-то там выдающегося, а попросту спасаясь от собственного чувства вины в Марининой смерти… — А, — а-а, — никак не могу остановиться, продолжаю бросаться на обидчика. — Кажется, я понимаю. Это у тебя профессиональное. Шуры-муры с каждым объектом, над которым работаешь. Пока Лиличку своим технологиям обучал — а как же, важно ведь иметь союзника в лице любовницы спонсора — ее обрабатывал, пока Марину на сцене дрессировал…

— Перестань! — Артур со всей силы стучит ребром ладони по тумбочке и мне делается его очень-очень жалко.

— Не ушибся? — непроизвольно заботливо хватаю его руку. — Ты чего? С тобой все о’кей?

Одно дело, когда я психую — где-то в подсознании четко знаю, что любые эти психи могу контролировать, если слишком сильными покажутся, выключу, — другое — когда кто-то рядом. Бог его знает, чем такое может закончиться… Кажется, Артура обуревают похожие мысли. Смотрим друг на друга растерянно, как бы пытаясь понять, как могли до такого докатиться. Интеллигентные, вроде, люди к тому же малознакомые, а вот, кричим, бьем по столам, возмущаемся…

— Может, чай попьем? — предлагаем хором. Официальное занятие, вроде распития чая, обоим кажется более уместным для попыток успокоится. Накидываю халатик, облачаюсь в роль гостеприимной хозяйки, сыплю предложениями из холодильника… Дудки! Спустя пару минут, разговор о скользком снова возобновляется.

— Если ты не поедешь, я не смогу контролировать происходящее с тобой. Оставаться я не имею права. У меня виза, у меня бизнес, у меня обязательства перед работодателем… Ты понимаешь?

Молча киваю. Конечно-конечно, бизнес, работодатели… Нет, с тем, кому какой-то там бизнес важнее нависшей надо мной опасности, уезжать не стоит. Ехать, куда глядят глаза, можно лишь с тем, кто действительно предан тебе…

— А у меня обязательства перед людьми, которых я уважаю. — объясняю довольно спокойно. — Если я исчезну, они не смогут окончить работу. И потом, сколько можно бегать? Лиличка с Рыбкой только рады будут…

— Ну и пусть будут рады, пусть делают свои деньги, тебя это не касается…

— Они будут делать их на моем и Маринином имени. Хотя бы в память о ней нельзя допустить…