Книга Биоген - Давид Ланди

– А я когда записку Аксане передавал, она меня по голове погладила и сказала, что у меня волосы шелковистые.

– Ну и чего?

– Даже лучше, чем у тебя, сказала.

– Так и сказала? – присев на кровати, удивляется Витя.

– Ага. И еще сказала, что у Витьки кучеряшки жесткие, а у меня мягкие.

– А что ж ты раньше мне этого не рассказывал?

– Специально не говорил. Боялся, что ты мне балдушек наставишь. А теперь мне все равно.

– А ну-ка, иди сюда, – говорит заинтересованно Витька.

Я спрыгиваю с подоконника и отбегаю в сторону.

– Да ладно! Хорош, Витек! Я же твою записку передавал.

– Да не бойся ты! Я только волосы потрогаю, – зовет он.

Я подхожу к нему, и Витя касается сначала моих волос, а потом своих. И снова мои, потом свои.

– И правда, мягче.

Я тоже трогаю его волосы и убеждаюсь в справедливости Аксаниных слов.

– Ага, у меня мягче.

Отхожу к окну, довольный результатами опыта. Залезаю на подоконник и продолжаю мечтать вслух:

– Завтра встану пораньше, зайду за Егором, Пупком, Соловьем – и на Волгу. Буду купаться до посинения. Потом наворуем рыбы. Мама нажарит, мы налопаемся, и опять на Волгу!

– А рыбу-то где воруете?

– На пристани. Мужики там с утра стоят. Они нас гоняют. «Идите, – говорят, – на берег ловить. От вас здесь шума много!» А чего с берега ловить? Мелочь одна! Ну, мы и воруем у них. Один из нас идет зубы заговаривать рыбакам. Спрашивает, на что лучше язь ловится, или еще какую глупость. А двое с сеткой подныривают под понтоны и понемногу вытаскивают из всех садков. Мамы нас потом хвалят: «Вы прямо рыбаки настоящие. Кормильцами растете!»

– Дурите, в общем, всех, – приземляет меня Витек.

– Почему дурите? Воровать – не на боку лежать! Та же работа, да еще и с риском для жизни, – подшучиваю я и, окрыленный воспоминаниями о друзьях, перехожу к кулинарной теме:

– Иногда нам попадаются раки. Раков в Волге мало, поэтому, когда мы их варим, обязательно фаршируем, чтобы было сытнее. Меня такому рецепту бабушка научила.

– И чем вы их фаршируете?

– Пшеном. Для заправки начинкой, членистоногому требуется вскрыть панцирь. Делать это следует осторожно, чтобы не поломать скорлупу. Под спину раку засовывается большой палец и им отрывается пленка, удерживающая внешнюю хитиновую оболочку корпуса от внутренних органов. Затем панцирь осторожно приподнимают и засыпают чайную ложку пшена. Варим раков мы за домом, на костре. У Егора есть казан. Мы подвешиваем его над огнем и кипятим воду. Затем Пупок ее солит. По этому делу он у нас главный специалист. Без него вечно либо недосол, либо пересол получается. Соль необходимо подсыпать до тех пор, пока из сильно соленой вода не начнет превращаться в горькую. Поймать эту грань сложно и невкусно, так как все время приходится пробовать кипяток. В рассол мы бросаем порезанные яблоки, морковку и стебли сухого, с семенами, укропа. Даем ему еще минуты три покипеть и кладем фаршированных раков. После того как бульон закипит снова, варим раков минут семь или десять, в зависимости от их размера. Потом снимаем казан и позволяем ему немного остыть.

– Зачем? – интересуется Витя.

– Как зачем? – удивляюсь я. – Чтобы раки набрались сока.

– Понятно.

– Пока казан остывает, мы в угли закладываем для запекания картошку. Вот и все – раки готовы!

Просыпается Лешка и, увидев меня, шепчет:

– Давид, ты зачем встал? Иди ложись!

– Не пойду!

– Он думает, что его сегодня выпишут, – иронично констатирует Витька. – Я уже говорил ему, что лучше лечь. Но он не собирается слушать старших товарищей.

Лешка продолжает настаивать:

– Да никуда тебя не выпишут! Ты всего-то здесь вторую неделю лежишь.

– Мама сказала, что на две недели кладет. Сегодня они закончились. Я и так уже четырнадцать дней тут с вами тусуюсь, вместо того чтобы там с пацанами шляться, – чехардачу я игрой слов.

– У тебя и уколы, и пеленания есть. Если сейчас засекут, можешь на сульфозин напороться, – не сдается Лешка. – Иди ложись!

– Ничего они мне не сделают сегодня.

– Говорю тебе, сделают! А матери скажут, что ты наказан за плохое поведение. Или что в отделении карантин. И поедет она домой.

– Нет! Не поедет! – вспыхиваю я.

– Да ладно, оставь его, Леха. Ты сам-то помнишь, как уверял нас, что тебя на обследование привезли и через три дня назад заберут, когда в первый раз сюда попал? – вступается за меня Витек.

Лешка отмахивается и поворачивается на другой бок:

– А! Как хотите.

Я возвращаюсь к панораме за окном. На забор прилетели два воробья. Сидят, крутят головами в разные стороны. Думают: где бы нашухарить и смыться по-быстрому. Но, ничего не придумав, улетают восвояси.

Вдруг вспоминаю, что, прожив здесь две недели, я еще многое о себе не рассказал.

– Витек!

– А?

– А хочешь, я расскажу тебе, как мы бомбили автобусы?

– Валяй.

– У нас за домом начинается набережная. По ней склон к Волге идет. Вдоль склона дорога к пристаням спускается. По ней автобусы ездят. Мы на склоне в кустах спрячемся и кидаем в автобусы куски засохшей земли. Они ударяются о стекло, и земля разлетается. Получаются взрывы, как в фильмах от пуль. Один раз кто-то кинул ком, а это оказался настоящий камень. И этот камень в водительском боковом окне пробил дырку. Водила ка-ак тормознул! Даже люди в автобусе попадали. Выскочил на дорогу и за нами бегом. Мы через набережную – и во двор. Кто в подъезд ближайший, кто на деревья. Притаились, сидим ждем. И надо ж было в этот момент выйти гулять моему соседу – Вадьке-заике. Мы пока разбегались кто куда, он все пытался спросить: «Вы-вы чё-чё-чё, па-па-пацаны?» Но нам было не до него. А когда все спрятались, он так и остался стоять один. И вот стоит он, глазеет по сторонам на опустевший двор, как вдруг в калитку вбегает разъяренный водила и, схватив Вадьку за грудки, начинает орать: «Где твои подельники, быстро говори! Где родители? Щас башку всем откручу!» Вадик открыл рот, набрал воздуха, а сказать ничего не может. Водила еще сильнее бесится, орет на него, трясет, как грушу боксерскую: «Говори, где родители живут, а то прямо здесь закопаю!» В этот момент из подъезда выходит Вадькина мама – тетя Света и видит картину маслом: здоровый мужик вытрясает из ее сына душу. Тетя Света вообще женщина интеллигентная, спокойная. Но тут она ка-ак взбесится! Ка-ак подбежит к мужику и давай его по голове сумкой охаживать. Мы с пацанами от смеха чуть с деревьев не попадали. Но деревья затряслись, и мы замерли. Мужик вырвал у нее сумку и вопит: «Ваш сын стекло мне в автобусе разбил! Его в милицию нужно сдать, а вам штраф выписать! Наплодили тут хулиганов, а воспитанием Пушкин будет заниматься?» – «Ах, вы еще и в Пушкина не верите?» – возмущается тетя Света и с удвоенной силой продолжает прежнее занятие, лупася водителя рукой и сеткой с яйцами, которые она берегла до этого момента для яичницы. Мужик стоит весь в белках и желтках, но сумку и Вадима не отпускает, раздумывая, что ему делать дальше. Вдруг из подъезда на всех парах вылетает Вадькин отец – дядя Серожа. Он, видно, в окно все увидел. И, выпуская из ноздрей пар, несется прямо на водилу. Тот, оценив размер кулака папаши и скумекав, что к чему, бросает Вадьку с сумкой на землю и газует из нашего двора с такой поспешностью, что чуть не разбивает себе о калитку лоб.