Книга Мальчик-менестрель - Арчибальд Кронин

— Красивая вещь, сэр. Даже я вижу. Только вот, — застенчиво посмотрел он на меня, — что скажут дамы, когда вы ее повесите?

— Ну, придется повышать уровень их образования, Дугал, — рассмеялся я, живо представив замечания, которые мои дамы будут отпускать по поводу попки прекрасной купальщицы.

Войдя в дом, я написал Десмонду длинное восторженное письмо, где поблагодарил за чудесный подарок и попросил все же выбрать время и черкнуть хоть пару слов о себе, ибо мы наслышаны о его успехах, но ничего не знаем о его личной жизни. Затем сообщил ему последние новости, которые могли представлять для него интерес. Меня посетила госпожа Донован, и я могу смело утверждать, что его дочь в полном порядке. А вот каноник Дейли нездоров и даже получил отпуск по болезни. Мои сорванцы совершили очередной налет на клумбу с желтофиолью. Я взялся за новый роман, который Нэн сейчас срочно печатает на машинке. Жене моей после недавнего приступа, заставившего нас здорово поволноваться, сейчас гораздо лучше.

И в конце я снова настоятельно попросил его написать мне как можно скорее.

Запечатав письмо, я позвал Нэн, обожавшую длительные прогулки, пройтись со мной до деревни, чтобы отправить письмо.

— Нэнно, что скажешь о последнем шедевре? — спросил я ее.

— Очень красиво, — немного подумав, ответила она. — Но, честно говоря, хозяин, на мой вкус даже чересчур.

— А что, тебя больше устроил бы вид на приходскую церковь в Слифорде?

— Да, если его напишет Утрилло, — со смехом ответила она.

— Ну, хватит о картинах, — взяв ее за руку, сказал я. — Я ужасно рад, что Десмонд наконец объявился. Хотя мне почему-то кажется, что он не слишком счастлив.

— Уверена, что несчастлив.

— Почему так?

— Когда он был священником, служителем Господа, он действительно был счастлив. А теперь он служит американской киноиндустрии.

— Какая жалость, что Десмонд тогда встретил эту девицу и влюбился в нее! Хотя о мертвых плохо не говорят.

— Какая жалость, что он оказался настолько слаб, чтобы увлечься ею. Любовь — это совсем другое, хозяин.

— Профессор, может быть, в таком случае вы соблаговолите растолковать мне природу сего нежного чувства?

— Непременно. Так вот, я люблю вас и осмелюсь надеяться, что вы любите меня. Но у нас обоих хватает силы духа, нравственности и понятия о приличиях, не говоря уже о любви к нашей дорогой мамочке, чтобы не запятнать себя. Десмонд же, как слабый человек, не прошел испытания на прочность. Теперь он изгой и обвиняет Всевышнего в том, в чем виноват исключительно сам. Он никогда не обретет мира в душе, пока не упадет ниц, чтобы молить о прощении.

— Это же сказал мне и итальянский падре на борту «Христофора Колумба», когда я заговорил с ним о Десмонде.

Мы дошли до деревни, отправили письмо, и я спросил Нэн:

— Как насчет того, чтобы попить кофе в «Коппер кетл»? И полакомиться чудесными домашними пряниками?

— О, замечательно. Принесем мамочке пряников. Она их обожает.

Обратно мы шли по Тропе каноника, молча держась за руки.

Надежда в скором времени получить ответ от Десмонда таяла с каждым днем. Из популярных еженедельников я узнал, что он занят, очень занят на съемках уже третьей картины, и перестал ждать. И действительно, более трех месяцев от него не было ни слуху ни духу, пока в один прекрасный день я не получил от него длинное и престранное послание.

Мой дорогой Алекс!

Я так долго не отвечал тебе, поскольку просто-напросто не мог сообщить ничего хорошего. Мое душевное состояние, поверь, оставляет желать лучшего. Я постоянно подавлен и чувствую себя несчастным, а мне не хочется обременять тебя своими невзгодами.

Знаешь, по-моему, бытующее романтическое представление о Голливуде — не более чем миф, взлелеянный для того, чтобы чарующая сила кинематографа заставляла людей толпиться у билетных касс. Могу с уверенностью заверить тебя, что на самом деле киносъемки — это тяжелая, изнурительная работа на износ, когда в слепящем белом свете приходится из раза в раз повторять какое-то действие, или диалог, или эпизод, который в фильме займет всего минуту, а иногда и вовсе может быть вырезан. А если на тебя в данную минуту не направлены слепящие огни юпитеров, ты сидишь в продуваемой всеми ветрами студии и уныло ждешь, когда тебя вызовут, или просматриваешь ежедневные газеты, чтобы узнать, что происходит в мире. Именно нечеловеческие условия толкают многих актеров — если, конечно, так можно назвать марионеток, которых дергает за ниточки режиссер с мегафоном, — к безумным ночным эскападам, описание которых попадает потом на первые полосы газет, в очередной раз подкрепляя общепринятые представления о яркой и шикарной жизни в кино.

Все это мне пришлось испытать на себе, когда я начал сниматься в первом фильме. И я решил, что мне надо продержаться три года, чтобы сыграть в трех фильмах, на которые у меня подписан контракт, и заработать хорошие деньги, что позволит мне незаметно исчезнуть навсегда из этого фальшивого города с его мишурным блеском.

И сейчас я живу, стараясь держаться выбранной линии, а Фрэнк Халтон, один из моих немногих друзей в этой пустыне, дает мне хорошие советы и прекрасно ведет мои дела. Фрэнк постоянно уговаривает меня хоть чуть-чуть расслабиться, поиграть в гольф в Бель-Эр или вступить в теннисный клуб в Палм-Спрингс. Он даже посоветовал мне выбрать хорошую девушку из толпы смазливых старлеток — бедных пустоголовых кукол, — которые постоянно вьются вокруг меня в тщетной надежде привлечь мое внимание и тем самым проложить себе дорогу к деньгам и славе. Увы, со мной им абсолютно ничего не светит. Я хорошо запомнил тот горький, очень горький урок. Именно поэтому я решительно отказываюсь от всех приглашений на вечеринки.

Так как же тогда я провожу свободное время, когда меня отпускают большие боссы? Живу я в одном из коттеджей в Беверли-Хиллз и полностью свободен от хозяйственных забот. В выходные дни сажусь в свой скромный «ровер», еду в Малибу, оставляю там машину и иду пешком вдоль побережья, по широкой песчаной полосе, о которую неустанно бьются волны Тихого океана. Людей здесь совсем мало, ибо здесь нет цивилизованных пляжей или пляжных домиков, и я обычно встречаю только двух любителей пеших прогулок: Чарли Чаплина, настолько ослепленного своей гениальностью, что он никого, кроме себя, не замечает, и еще высокого, атлетически сложенного человека, который гуляет с книгой в руках, а завидев меня, кивает и улыбается. Вот и все. Больше здесь нет абсолютно никого, и никто не может помешать мне бороться со своими невеселыми мыслями.

Как тебе прекрасно известно, поначалу я разуверился в религии из-за горькой обиды, ибо мне казалось, что я был слишком жестоко и несправедливо наказан за грех, в котором, собственно, не был виновен. Но постепенно ярость моя улеглась, да и обида уже проходит, и, должен тебе признаться, у меня вдруг возникла сперва слабая, но затем все более острая потребность ощутить спокойствие и тишину той церкви в Беверли-Хиллз, причем не для молитвы, а из желания проверить, как это на меня подействует и поможет ли унять сосущую боль в груди.