Книга Дело Ливенворта - Анна Кэтрин

– Кажется, это личное, – обронил я, – хотя на конверте пометка не стоит.

Он взял его и, прочитав первые слова, посмотрел на меня. Видимо, убедился по моему выражению, что я не прочитал послание достаточно внимательно, чтобы понять его суть, и, отвернувшись, медленно дочитал до конца, храня молчание. Постояв рядом с ним минуту, я сел за свой стол. Одна минута прошла в тишине, вторая – мистер Ливенворт явно перечитывал написанное. Потом резко встал и вышел из комнаты. Когда он проходил мимо, я рассмотрел его лицо в зеркале. Выражение, которое я увидел на нем, ничуть не уменьшило родившуюся во мне надежду.

Последовав за ним почти сразу, я убедился, что он пошел прямиком к мисс Мэри, а когда через несколько часов вся семья собралась за обеденным столом, я, даже не поднимая глаз, почувствовал, что между ним и его любимой племянницей выросла огромная, непреодолимая стена.

Прошло два дня. Два дня, которые превратились для меня в одно долгое, непрекращающееся ожидание. Ответил ли мистер Ливенворт на письмо? Закончится ли все так же, как началось, без появления в доме самого загадочного Клеверинга? Этого я не знал.

Однообразная работа тем временем продолжалась, перемалывая мое сердце своими безжалостными жерновами. Я переписывал, переписывал, переписывал, пока мне не начало казаться, что жизненная сила выходит из меня с каждой каплей использованных чернил. Всегда настороже, всегда прислушиваясь, я не осмеливался поднимать глаза даже на необычные звуки, чтобы не показалось, что я наблюдаю. На третью ночь мне приснился сон. Я уже пересказывал его мистеру Рэймонду, поэтому не буду повторять. Однако хочу сделать одно уточнение. В разговоре с ним я утверждал, что у человека, который в моем сне поднял руку на моего работодателя, было лицо мистера Клеверинга. Я солгал. Во сне я видел собственное лицо, и это было самое страшное. В крадущейся по лестнице фигуре я, как в зеркале, увидел себя самого. В остальном мой рассказ правдив.

Это видение произвело на меня огромное впечатление. Что это было? Предчувствие? Подсказка, каким способом сделать это вожделенное существо моим? Была ли смерть ее дяди тем мостом, по которому можно было преодолеть разделявшую нас непреодолимую бездну? Я начал думать, что была. Я принялся взвешивать различные способы пройти по этой единственной дороге к моему элизиуму; дошел даже до того, что начал представлять прекрасное лицо, благодарно приближающееся к моему после неожиданного избавления от грозившей ей опасности. Одно я знал точно: если это та дорога, которой нужно пройти, по крайней мере мне было показано, как это сделать, и весь следующий день я занимался работой как в тумане, но сквозь туман этот снова и снова проступала фигура, воровато крадущаяся по лестнице и входящая с пистолетом наготове в комнату моего работодателя. Я даже несколько раз переводил взгляд на дверь, сквозь которую она должна была войти, думая о том, как скоро она отворится. О том, что этот миг уже близок, я и не помышлял. Даже после того, как в тот вечер я покинул хозяина, выпив с ним стакан хересу, о котором упоминалось на дознании, я и предположить не мог, как скоро все случится. Но когда я поднялся к себе, а спустя три минуты за моей дверью мисс Мэри прошла по коридору в библиотеку, я понял, что настала роковая минута, что там будет произнесено или случится нечто такое, что сделает этот поступок необходимым. Что? Я решил выяснить. Перебрав в уме различные варианты, как это сделать, я вспомнил, что вентиляционная труба, проходя через весь дом, выходит сначала в коридор между спальней мистера Ливенворта и библиотекой, а потом в гардеробную соседней с моей большой пустующей комнаты. Я тотчас пошел в ту комнату, занял место в гардеробной и почти сразу до меня донеслись голоса. Стоя в гардеробной, я слышал все так же хорошо, как если бы находился в самой библиотеке. И что я услышал? Достаточно, чтобы убедиться, что мои подозрения верны; что в этот миг решалась ее судьба; что мистер Ливенворт, очевидно во исполнение какой-то провозглашенной ранее угрозы, приступил к изменению завещания; что она пришла, чтобы просить о прощении и возвращении благосклонности. За что она просила прощения, я не узнал. О том, что мистер Клеверинг ее муж, не упоминалось ни разу. Я только услышал, как она говорила, что ее поступок был вызван минутным порывом, а не любовью, что она раскаивается и что у нее нет желания большего, нежели освободиться от всех обязательств перед человеком, которого она с радостью забудет, и снова стать для дяди тем, чем она была для него до встречи с этим типом. Я, глупец, подумал, что она говорит о простой помолвке, и слова ее зародили во мне безумнейшую надежду, но в следующее мгновенье ее дядя суровым тоном заявил, что она навсегда лишилась его благосклонности. Ее короткий горький возглас стыда и разочарования и тихая мольба о помощи прозвучали у меня в сердце похоронным звоном. Прокравшись обратно в свою комнату, я дождался, пока она вернулась к себе, и вышел в коридор. Спокойный, каким я был всю свою жизнь, я спустился по лестнице, точно так, как это виделось мне во сне, и, негромко постучав в дверь библиотеки, вошел. Мистер Ливенворт сидел на своем обычном месте и писал.

– Извините, – сказал я, когда он поднял голову. – Я потерял записную книжку и подумал, что, наверное, обронил ее в коридоре, когда ходил за вином.

Он снова наклонился, а я быстро прошел мимо него в гардеробную, а оттуда в соседнюю комнату. Там я взял пистолет, вернулся и, почти не осознавая, что делаю, встал сзади него, прицелился и выстрелил. Чем это закончилось, вы знаете. Он не издал ни звука, просто уронил голову на руки, и Мэри Ливенворт превратилась во владелицу тех тысяч, которые так жаждала получить.

Первой моей мыслью было забрать письмо, которое он писал. Я подошел к столу, вырвал бумагу из-под его рук, прочитал, увидел, что это, как я и ожидал, вызов к адвокату, и сунул его в карман вместе с письмом мистера Клеверинга, которое лежало рядом, забрызганное кровью. Только после этого я подумал о себе и о том, что короткий, резкий выстрел, должно быть, раскатился эхом по всему дому. Бросив пистолет рядом с убитым, я стал ждать, пока кто-нибудь войдет, чтобы закричать, что мистер Ливенворт застрелился, но мне не пришлось делать этой глупости. Выстрел не был услышан, а если и был, то не вызвал тревоги. Никто не пришел, и я получил возможность закончить свое дело и подумать о том, как замести следы. Одного взгляда на рану, проделанную пулей у него в голове, оказалось достаточно для того, чтобы стало понятно: выдать это за самоубийство или даже за работу грабителя не получится. Для любого, кто знаком с такими вещами, это было очевидное убийство, самое что ни на есть преднамеренное. Следовательно, моя единственная надежда заключалась в том, чтобы сделать его в не меньшей степени загадочным, уничтожив все, что имело отношение к мотиву и исполнению преступления. Я взял пистолет и понес в другую комнату, чтобы почистить, но, не найдя, чем это сделать, вернулся за платком, который видел на полу рядом с ногами мистера Ливенворта. Это был платок Элеоноры, но я не знал этого, пока не почистил им ствол. А потом ее инициалы в уголке так меня поразили, что я забыл вычистить барабан, потому что начал думать, как поступить с платком, который был использован для столь подозрительной цели. Не осмелившись выносить платок из комнаты, я стал искать способ его уничтожить и, не найдя, решил просто спрятать его под подушку на одном из кресел, надеясь забрать на следующий день и сжечь. Покончив с этим, я перезарядил пистолет, положил его на место и приготовился уходить, но тут страх, который обычно приходит после таких поступков, точно молнией поразил меня, и я впервые почувствовал неуверенность. Выходя, я сделал то, чего делать было нельзя: я запер дверь. И только поднявшись наверх, я сообразил, какую глупость совершил. Но было поздно, ибо передо мной со свечой в руке и удивлением в каждой черте лица появилась Ханна, одна из служанок.