Книга Советский Союз. Последние годы жизни - Рой Медведев

При невероятной занятости, огромном количестве дел и проблем, бесчисленных совещаниях и заседаниях Михаил Горбачев удивлял меня какой-то странной формой бездеятельности и огромными потерями времени. Он мог потратить очень много времени на обсуждение какого-то вопроса, но в конечном счете так и не принять решения. Михаил Горбачев и сам признавал в своих мемуарах, что первые два года его пребывания на посту генсека были во многих отношениях потеряны для перестройки. Это было время разговоров, замыслов, но не время реформ. Были предприняты огромные усилия, чтобы сдвинуть страну и общество, но не в том направлении, в каком это было действительно необходимо. Энергичные реформы в экономике и в политике начали проводиться лишь в 1987 – 1988 гг., но они проводились слишком поспешно и потому оказались малоэффективными, а на многих направлениях даже разрушительными. Горбачев работал в эти годы с предельным напряжением, он брался за все, но ничего не смог довести до конца. Уже во второй половине 1989 г., после Первого съезда народных депутатов СССР, активность Горбачева принимала все в большей мере не наступательный, а оборонительный характер. Однако и эта активная оборона сменилась через несколько месяцев отступлением. Горбачев отступал и перед консерваторами, и перед радикалами, и перед давлением Запада. Консерваторам он позволил создать свою Российскую компартию, радикалам он позволил занять решающие позиции в органах власти в РСФСР. Западу он уступил почти без всякой компенсации все прежние позиции СССР в Восточной Европе и в Германии. «Он складывал уступки одну за другой у наших ног», – писал позднее в своих воспоминаниях один из крупнейших американских дипломатов. Но то же самое могли бы написать как Б. Ельцин, так и И. Полозков из Российской компартии.

Когда в марте 1990 г. Михаил Горбачев был избран Президентом СССР, влиятельная американская газета «Лос-Анджелес таймс», с которой я сотрудничал еще с конца 70-х гг., попросила меня подготовить статью «100 дней Президента Горбачева». Речь шла в данном случае о сравнении Горбачева с Франклином Рузвельтом, который, приняв полномочия Президента США в январе 1933 г., развил бурную деятельность именно в первые 100 дней своего президентства. Естественно, что я с большим, чем обычно, вниманием наблюдал за деятельностью Горбачева в апреле – июне 1990 г. Но для историка здесь не было ничего примечательного. Заняв пост Президента СССР, Горбачев отправился в большую поездку на Урал – политическую вотчину Бориса Ельцина. Выступления Горбачева в городах Урала были многочисленны и многословны, но в них не было никакой определенности. Он в большей мере оправдывался за свой недавний призыв совершить «скачок к рынку». Подсчеты экономистов показывали, однако, что без тщательных институциональных приготовлений слишком быстрый переход к рыночным отношениям будет означать безработицу для 15 – 20 миллионов человек. Горбачеву пришлось бить отбой, и он заявил в Екатеринбурге, что все слухи о «шоковой терапии» ложны: решения об изменениях в экономической политике будут приняты только в конце года и после тщательного изучения. В мае и июне 1990 г. Михаил Горбачев побывал с визитами во Франции, в Канаде и в США, но каких-либо крупных и важных соглашений в этот раз не было подписано. От мыслей о какой-то крупной западной помощи приходилось отказываться. Внешний долг СССР достиг в середине 1990 г. 40 млрд. долларов, и было непонятно, куда и как ушли эти немалые деньги. Горбачев не внес в первые сто дней своего президентства в Верховный Совет никаких существенных законопроектов и не подписал никаких указов, о которых стоило бы говорить историку. Пожалуй, самым главным указом Президента СССР в эти сто дней был указ о создании Президентского Совета из 15 человек, – в него вошли все те люди, о которых я писал выше, ссылаясь на записки Г. Шахназарова. Этот Совет не мог работать, не имея ни аппарата, ни ясных полномочий, и в самом конце 1990 г. он был заменен Советом безопасности, который также ничем не отличился.

Конечно, событий в стране было много, но они не были инициированы Горбачевым и шли мимо него, а нередко были направлены против него. С января 1990 г. в Советском Союзе начали проводиться регулярные социологические опросы и составляться таблицы рейтингов ведущих политиков страны. В январе 1990 г. рейтинги трех главных политиков страны были следующими: Горбачев – 54%, Рыжков – 38%, Ельцин – 12%. В конце марта 1990 г., т.е. сразу же после избрания Горбачева на пост Президента СССР, на вопрос «Кто из политических деятелей нашей страны пользуется у вас наибольшим авторитетом?» 46% респондентов назвали имя Горбачева, 20% – Рыжкова и 18% – Ельцина. Однако к концу июня 1990 г. рейтинг доверия к Горбачеву упал до 19%, рейтинг Рыжкова снизился до 7%, а рейтинг доверия к Ельцину поднялся до 40%[126]. Писать какую-либо статью о ста днях Президента СССР я отказался. Однако я просмотрел множество статей из западной печати, которые были все же написаны на эту тему. Выводы их авторов были весьма пессимистическими. «Горбачев попал в водоворот, созданный им самим», «Чем более назойливыми становятся трудности, тем более Горбачев хватается за формальную власть без ясной цели», «Партия уже не руководит страной, но и Горбачев не руководит ни партией, ни экономикой», «Вопрос не в том, потерпит или нет неудачу Горбачев, а в том, когда и как это случится», «Власть Президента находится на политических небесах и не имеет институциональных выходов на фермы и фабрики». Это лишь немногие цитаты из статей в западной печати в июне 1990 г. Журнал «Проблемы коммунизма» в США называл президентство Горбачева «королевством кривых зеркал», в котором Горбачев становится все более и более уязвимым.

Во второй половине 1990 г. и в течение всего 1991 г. политическое отступление Горбачева продолжалось, и его крушение как политика становилось неизбежным. Однако мало кто из нас мог тогда предполагать, что институт президентства в СССР будет ликвидирован вместе с Советским Союзом.

Сам Горбачев признавал позднее, что в условиях кризиса 1990 – 1991 гг. действовать для него означало применять силу, т.е. действовать в духе ГКЧП. Но этого он не хотел и не мог делать. Выступая на дискуссии в «Горбачев-фонде» и отвечая своим критикам, Горбачев заявил: «Многие обвиняют меня в отсутствии политической воли, в том, что Горбачев не применил силу там, где надо было ее применить. Скажу честно. Эта критика носит обывательский характер. Я уже давно обратил внимание, что меня обвиняют в недостатке воли и решительности прежде всего те люди, которые стали знаменитыми благодаря гласности и демократии, благодаря тому, что я не применил силу. Примени бы я силу, не было бы ни нашей дискуссии, ни реформ формационного характера. Логика и ценность стабильности, сохранения статус-кво не совпадают с логикой и ценностями реформаторских порывов. Мы понимали, что реформа – это рискованное мероприятие, но мы действовали под давлением послесталинской истории, которая буквально толкала нас в сторону демократизации советской системы. Напрасно вы думаете, что те люди, которые взяли на себя риск реформ, риск демократизации советской системы, были настолько наивны и примитивны, что не понимали, на что они идут. Реформаторы не ждут благодарности. Когда отдаешь приказ применить насилие или стрелять, то должен осознавать, что этот приказ направлен против людей. Нельзя было приступать к демократическим реформам и одновременно ни во что не ставить человеческие жизни. Главной ценностью являются человеческие жизни. Кто-то может сказать, что такова, мол, судьба царя, как тут говорили, или лидера, правящего в России, что надо быть готовым к тому, чтобы пускать под нож людей. Но я с этим не согласен. У меня другое кредо. Все-таки управлять, насколько возможно, необходимо без крови. И вторая часть этого кредо: производить перемены настолько быстро, насколько это может принять и вынести общество. Удалось ли мне это или нет? Не удалось ни в первом, ни во втором случае. Но тем не менее нет смысла отказываться от сформированного кредо реформ. Демократию с помощью крови установить невозможно. И не надо себя обманывать. Лично я поступился креслом руководителя государства во имя того, чтобы оставаться верным нравственным принципам, которые я провозглашал»[127]. Далеко не во всем можно согласиться в данном случае с Горбачевым – и в том, что касается многих конкретных фактов и событий в истории «перестройки», и с точки зрения принципов борьбы за демократию в авторитарном и тоталитарных обществах. Были случаи, когда применение силы – своевременно и в небольших объемах могло бы предотвратить гораздо более тяжелые по своим последствиям вспышки насилия – так было в 1968 г. в Сумгаите. Несколько раз М. Горбачев все-таки решался на применение силы. В январе 1990 г. начавшиеся в Баку беспорядки и антиармянские погромы не оставляли иного выхода, и Горбачев, вызвав к себе министра обороны маршала Д.Т. Язова распорядился срочно отправить в Баку дивизию ВДВ. Хорошо зная характер Горбачева, маршал Язов попросил дать ему письменный приказ. М. Горбачев в гневе вышел из кабинета, но через полчаса вошел снова и передал министру обороны письменный приказ. Письменный приказ уже от Язова попросил командующий войсками ВДВ. Но маршал сказал генералу несколько таких слов, что письменного приказа уже не понадобилось. Но дело было не только в том – применять или не применять силу. Дело было прежде всего в том, что Горбачев практически перестал принимать решения, в том числе и не связанные с применением силы. Это отсутствие решений, а также отказ от создания какого-либо президентского механизма власти, отказ от какой-либо конструктивной деятельности, которая подменялась суетой, отказ, в сущности, от власти – все это удивляло не только меня, но и многих внимательных наблюдателей. Это особенно удивляло ближайших помощников М. Горбачева. В книге «Цена свободы» Г. Шахназаров опубликовал не только свои воспоминания о делах 1989 – 1990 гг., но и копии своих докладных записок Горбачеву. В этих записках множество самых различных и без труда реализуемых предложений. Но М. Горбачев их даже не обсуждал. В своей более полной книге воспоминаний Г. Шахназаров писал: «В бестолковой суете проходят «сто дней» президента. К этой ритуальной дате, когда принято подводить первые итоги, похвалиться, прямо скажем, нечем. Напротив, отовсюду подступают заботы, дела идут все хуже, а тут еще добавляется противостояние президента с парламентом. Занятые работой на будущее, сочинением законов, уже начинающие обживаться в столице и привыкать к учтивому вниманию репортеров народные депутаты тем не менее почувствовали, что избиратели скоро возьмут их за шиворот и скажут: «Мы вас посылали в Москву не для того, чтобы получить столичную прописку и выторговывать другие привилегии. Законы, конечно, вещь хорошая, но надо прежде всего думать о сегодняшней жизни». Подгоняемые кто совестью, кто раздражением своего электората, народные избранники стали требовать президента и правительство к ответу. Горбачеву и в голову не пришло ополчиться на восставших. Нет, жесткие, диктаторские меры не в характере Горбачева. Вместо этого президент решает предстать перед разгневанными депутатами и попытаться убедить их, что все идет не так уж плохо. Он сам видит огрехи своей политики и намерен энергично поправить дело. Но при этом допускает серьезную ошибку, свидетельствующую о том, что он по-прежнему свято верит в свою способность убедить кого угодно и в чем угодно. Он не желает понять, что люди накалены до предела, что терпение их иссякло. Им чертовски надоели пространные доклады, насыщенные революционной романтикой. Их воротит от одного слова «перестройка». То, что целый час говорил Горбачев депутатам Верховного Совета, было банальным, традиционным докладом, который мог сойти еще год назад, но не имел никаких шансов утихомирить разбушевавшуюся политическую стихию»[128].