Книга Война солдата-зенитчика. От студенческой скамьи до Харьковского котла. 1941-1942 - Юрий Владимиров

…Итак, около 9 часов вечера 24 мая 1942 года я оказался в немецком плену, и с этого времени закончилось мое участие в Великой Отечественной войне. Лично для меня ее основным итогом стало то, что я остался жив и прожил после нее долгую жизнь, на которую мне грех жаловаться. По-видимому, всему этому я обязан только предначертанной мне сверху судьбе и самому Всевышнему, всячески оберегавшему меня в годы войны от гибели и получения раны. Наверное, Всевышний учитывал также то, что я на этой войне, как это ни странно звучит, не загубил ни одной человеческой, хотя бы и вражеской души. В этом я твердо уверен. А если кого-нибудь и поранил, то лишь случайно и совсем не тяжело. И такая рана могла его лишь вывести из войны и этим спасти от гибели в ней.

Конечно, в Великой Отечественной войне мне не пришлось совершить никаких особых героических поступков, которые заслуживали бы награждения меня, рядового бойца, орденами и медалями. Главным образом это связано с тем, что, находясь на фронте в период неудачного наступления наших войск под Харьковом в мае 1942 года, я служил в зенитной батарее, которой в обычных условиях было не положено действовать непосредственно на передовой линии фронта. Батарея должна была располагаться несколько сзади этой линии и заниматься в основном борьбой с вражеской авиацией. Поэтому мне не довелось ходить к врагу на разведку, устраивать ему засады, стрелять в противника в лоб или в грудь из винтовки или автомата, участвовать в штыковых атаках. Непосредственно, лицом к лицу, я вел бой с немцами, стреляя из зенитного орудия по танкам и пехоте, фактически лишь один раз – 23 мая, о чем выше подробно рассказал.

Однако все равно я внес хоть и скромный, но непосредственный вклад в достижение победы нашей страны над Германией в Великой Отечественной войне. Позже за участие в этой войне я получил множество правительственных и других наград. Из них наиболее ценными для себя считаю медали «За победу над Германией» и «За оборону Москвы», которые из-за моего пребывания в плену мне вручили не сразу после окончания войны, а значительно позже: первую – в 1956 году, а вторую – в 1966 году. Вручали их в двух московских райвоенкоматах – по местам тогдашнего моего жительства. Другие медали получил только по случаю юбилейных дат. Очень дорожу орденом Отечественной войны II степени и знаком «Фронтовик 1941–1945 годов», которые вручены относительно недавно.

Здесь же хочу признаться, что до 1991 года в анкетных данных о себе дату своего попадания в плен к немцам я указывал не 24, а 25 мая 1942 года. Это было связано с тем, что я опасался, как бы проверяющие и карающие органы СССР не придрались к тому, что я оказался в плену у врага один и не в составе огромных масс военнослужащих, сдавшихся в основном в течение 26 и 27 мая. В те дни сдавались в плен сотнями тысяч почти все наши войсковые соединения, наступавшие на немцев на Барвенковском выступе с 12 по 19 мая и собравшиеся потом, отступая, в селе Лозовенька и возле него. И мне хотелось, чтобы дата моего пленения была зафиксирована как можно ближе к последнему дню сдачи в плен основной массы войск.

А сразу после окончания войны по тем же соображениям я писал в анкетах и автобиографиях, что в плен попал в полевом госпитале, будучи тяжелобольным. В этом случае правильным был лишь факт о моей болезни и посещение госпиталя у Лозовеньки. Очень хотелось, чтобы меня считали сдавшимся в плен не добровольно, а в условиях, когда из-за создавшегося безвыходного положения поступили аналогичным же образом почти все наши войсковые части.

Эпилог

Через 25 лет после описанных событий, произошедших в Лозовеньке и около нее, 7 октября 1967 года вновь посетил это село и побыл в нем и возле него несколько часов.

Накануне Министерство черной металлургии СССР проводило в Харькове двухдневное всесоюзное совещание по усовершенствованию и расширению сортамента стального проката. Для участия в работе этого совещания институтом, где трудился в должности старшего научного сотрудника, был командирован и я. Совещание закончилось 6 октября, а обратный железнодорожный билет для поездки в Москву был приобретен мною только на ночь следующего дня. Таким образом, до отъезда домой у меня остались еще сутки свободного времени, и я решил его использовать для поездки в Лозовеньку.

Рано-рано утром прибыл на трамвае на второй харьковский железнодорожный вокзал, купил здесь билет до города Балаклея и на пригородном поезде примерно часа через два с половиной прибыл в этот город.

Выше я уже отмечал, что находившаяся в руках немцев в 1941–1943 годах Балаклея была превращена ими в сильно укрепленную крепость. Взять ее нашим войскам очень долго не удавалось, и стоило это огромных людских потерь.

Слезши с поезда, я купил на автовокзале Балаклеи билет на рейсовый автобус, следовавший до Лозовеньки. Была суббота, и в автобус вместе со мной уселось много местных студентов из балаклейских и харьковских учебных заведений. Эта молодежь ехала на выходной день на родину к родителям, живущим в Лозовеньке и ближайших к ней селах и деревнях.

Расположившиеся рядом со мной ребята и девчата заинтересовались, почему же я, незнакомый им пассажир, еду в Лозовеньку, и мне пришлось им вкратце рассказать о своем пребывании в этом селе в мае 1942 года.

Автобус переехал по мосту реку Северский Донец и проследовал дальше на запад по шоссейной дороге, по обоим краям проезжей части которой тянулся относительно узкий и глубокий кювет. Ехали около получаса. До конечного пункта оставалось примерно километра три. Оставили в стороне шоссе слева, лес и справа какую-то деревню. И в это время вдруг из стада коров, пасшихся рядом с дорогой на убранном поле, одна из буренок внезапно выскочила на шоссе и чуть не угодила под автобус. Водитель, чтобы избежать столкновения с нею, вынужден был резко повернуть автобус вправо, из-за чего он свалился в кювет и остановился, сильно наклонившись на бок. В результате многие пассажиры, и в том числе я, сидевший не у окна, а у прохода посредине, слетели со своих мест. Я при этом очень больно ударился лбом и правой щекой об железо соседнего кресла и оказался на полу, слегка поцарапав лицо.

К счастью, в это время в поле недалеко работал трактор, который тросом вытащил автобус на дорогу, и он благополучно прибыл в центр села. Все пассажиры вышли из автобуса и устремились туда, куда им было надо, а я спустился к знакомой мне с мая 1942 года речке и стал мыть водой лицо, часто прикладывая ее на царапину, которая немного кровоточила. Пока я занимался этим делом, ко мне неожиданно подошли молодая женщина и заикающийся мужчина средних лет, которые поздоровались со мной и представились. Женщина сказала, что она председатель сельского совета, а ее напарник – секретарь местной партийной организации КПСС. Она заявила, что только что к ним в здание сельского совета и местного колхоза прибегали слезшие с автобуса молодые ребята, которые сообщили им о приезде из Москвы бывшего участника боев с немцами, происходивших в Лозовеньке и около нее. Так вот, они с товарищем хотели бы достойно принять меня и оказать помощь, в которой я буду нуждаться.

Я поблагодарил обоих хозяев за гостеприимство и попросил у них разрешения походить по селу одному, чтобы вспомнить и пережить те события. Разрешение мною было получено.