Книга Ребенок - Евгения Кайдалова

– Инка…

Она распахнула глаза – в них леденела ненависть. Это продолжалось секунду, потом она изобразила примирительную улыбку, встала, чмокнула меня в щеку, сказала, что вчера немного погорячилась, и отправилась на кухню готовить завтрак. А я остался стоять, как врытый в землю, и не мог сообразить, что мне предпринять дальше: вся голова, казалось, была занята одной-единственной фразой – названием когда-то увиденного американского фильма. Он назывался «В постели с врагом».

Тем не менее мы продолжали жить дальше, и Инка предусмотрительно не обнажала более душу. Я не расспрашивал ее о том, что случилось в ту ночь, и старался вообще не прикасаться памятью к тому эпизоду. Я внушал себе, что ненависти нет, просто она разозлилась на меня, что было вполне естественно. Я – на нее, она – на меня… Квиты! И забудем об этом.

Начиная с апреля наша жизнь стала немного полегче. Во-первых, частично решился вопрос с нянькой: одна пожилая соседка по подъезду сама обратилась ко мне с предложением посидеть с ребенком. Правда, не полную рабочую неделю, а время от времени, когда мы с Инкой захотим куда-нибудь сходить. Ставки у нее были очень умеренные, так что, можно сказать, мы наконец-то глотнули свежего воздуха. Раз в неделю выбраться вместе в какую-нибудь компанию, на концерт, в театр, даже просто побродить по Москве… Я считал, что эта тетка – подарок судьбы, но Инка на этот счет отмалчивалась. Когда я спросил ее напрямую, она выдала примерно следующее: «Я согласна на все, чтобы только побыть с тобой вдвоем и отдохнуть от ребенка». На что такое «все» она согласна, если вопрос оплаты решен? Я, правда, видел, что они с этой теткой не очень ладят; нянька действительно была какая-то шебутная, все время учила Инку жить, а та, похоже, еле сдерживалась, чтобы не послать «учительницу» открытым текстом. Но Инка все воспринимала слишком уж всерьез, я бы на ее месте свел все дело к шутке, вместо того чтобы напрягаться. Когда мы возвращались домой с гулянки и Ольга Сергеевна сдавала нам ребенка, я всегда предпочитал уйти на кухню, чтобы не слушать их с Инкой напряженный разговор. Пока женщины выясняли свои отношения к воспитанию младенца, я откупоривал бутылочку пива, коих поддерживал в холодильнике постоянный запас, и мысленно поздравлял себя еще с одним рывком навстречу свободе.

Наверное, настоящая свобода придет, когда ребенку исполнится лет пять. Это будет уже здоровый чувак, с которым мы сможем и поболтать за жизнь, и тяпнуть рюмашечку. Ведь Илья уже начал проявлять признаки интеллекта – он заговорил.

Говорить он вообще-то начал месяцев с одиннадцати, но в течение полугода дальше «па-па» и «ма-ма», больше похожих на блеянье, чем на речь, не продвинулся. (Кстати, «па-па» появилось раньше «ма-ма», знай наших!) И вдруг на прогулке, когда я посадил его к себе на плечи и показывал вороньи гнезда, он вполне осознанно произнес: «Карр». «Р» выходило картаво, как у Ленина. Я так обрадовался, что подхватил его на руки, начал тормошить и добиваться: «А ну-ка, скажи еще раз!» И он, как мне показалось, смущенно повторил: «Карр!» С этого момента наше общение наконец-то обрело под собой прочный фундамент взаимоуважения: ведь человеческое нечто, за чем приходилось постоянно и нудно ухаживать в ущерб себе, стало ни много ни мало настоящим человеком.

Мне было интересно наблюдать, как речь Ильи приобретает все более и более совершенный характер. Слово «карр» вскоре стало обозначать любую птицу от орла до синички, а через пару недель оно взяло к себе в компанию «дай» и «отдай». Произносились они соответственно «дяй» и «адяй» и употреблялись каждый раз, когда Илья хотел, чтобы для него что-то сделали, например, открыли дверь или взяли на руки. Третьим лексическим блоком, пришедшим примерно через месяц, было «оть» («вот»), В основном Илья предпочитал применять его к себе: «А где наш Илюша?» – «Оть!»

Нельзя сказать, чтобы Илюхин вокабуляр нарастал, как снежный ком, но к концу августа, за два месяца до своего двухлетия, он понимал очень многие обращенные к нему предложения: «Выброси бумажку в мусор», «Давай танцевать», «Где тапки?», «Пойдем смотреть мультики!» А на сказанное с экрана телевизора: «До новых встреч, уважаемые телезрители!» он возбужденно махал рукой и кричал: «Пока!»

С тех пор как рубеж, отделявший Илью от человека, был преодолен, у меня стало возникать вполне осознанное желание проводить с ним вместе время. По выходным было приятно прокатиться на теплоходике по Москве-реке, указывая ребенку на дома, машины, людей, деревья и называя их своими именами. Я был твердо уверен, что скоро Илья выдаст мне те же самые слова в качестве feedback. (Инка в процессе обучения не участвовала. Она отходила от нас, вставая, как правило, на корме, откидывала голову назад, подставляла лицо ветру и смотрела куда-то поверх домов, людей и деревьев.) На майские праздники я сводил Илью в зоопарк, а в июне на Инкин день рождения мы отправились в цирк. Правда, полного представления Илья не высидел, а купленный ему на выходе за бешеную цену воздушный шарик тут же упустил в небо. Ну ничего, не без осечки! В том же июне у нас был просто сногсшибательный выход в свет, когда я собрал свою учебную группу по окончании сессии и объявил, что мы идем отмечать это светлое событие в Парк Горького, а потом позвонил Инке и вытащил туда же ее с Ильей. День был просто идеальный: очень тепло, но не знойно; достаточно людно для того, чтобы создать атмосферу праздника, но без толпы; у всей нашей компании было одинаково приподнятое настроение, а пара бутылок пива и вовсе дали нам возможность уйти в нирвану. Мы катались на катамаранах по маленькому озерку, и Илья тащился от черных лебедей, сердито шипевших и распушавших крылья, едва мы нарушали незримую границу их владений.

Илья произвел среди моих одногруппников настоящий фурор. Они, конечно, знали, что у меня есть ребенок, но не могли вообразить его себе во всей красе. Девчонки, те просто писали кипятком и взахлеб с ним сюсюкались. Мужики признали, что парень подозрительно похож на меня, и все сошлись на том, что ребенок очень красивый (это при том, что его довольно затрапезно одели и, как всегда, не причесали). Инка наблюдала за всеми этими восторгами с раздражающей снисходительностью, и хотя она была младше моих сокурсников года на три, взгляд у нее был старше на добрый десяток лет. В суету вокруг ребенка она не вмешивалась, и только когда он стал капризничать от избытка внимания и впечатлений, взяла его на руки и сунула пакетик с соком.

– Какие же вы молодцы! – возбужденно воскликнула одна из девчонок, больше других заигрывавшая с Ильей. – Я так хочу такого же!

– Лучше заведи собаку, – посоветовала Инка.

– Почему?

– Меньше возни.

Она говорила без тени улыбки. Меня передернуло: слово «оборотень» почему-то опять встало в памяти.

В третий раз оно вспомнилось мне через довольно непродолжительный срок в две недели. К тому времени Илья только-только успел поправиться, неожиданно для нас летом подхватив простуду. (Хотя объяснить насморк и кашель при желании можно было просто: стояла сильная жара, и во время одной из наших вылазок на подмосковный пляж ребенок элементарно перегрелся, а купание довершило дело.) Мы лежали в постели и перебрасывались последними словами перед сном, когда Инка известила меня о том, что с сентября ребенок пойдет в сад, а сама она собирается во что бы то ни стало найти работу.