Книга Сборщик душ - Мелисса Марр

Да. Когда-то я знал, что такое радость.

«Мою дочь зовут Айша», – говорю я. Мой голос и ее имя, все это вместе – как могучая и сладостная песнь. Как боевые трубы ангелов. В этом про€клятом месте я едва не забыл, что умею говорить!

«Моих братьев звали Абдулла и Абдул Хакам».

Я вижу, что Красный Крест потрясен. Он в ярости. Глаза его выкатываются из орбит, черты лица искажает звериный оскал.

Я снова перевожу взгляд ему под ноги, на свой разбитый щит. Айн. Ба. Даль. Буквы моего имени свиваются в слова. Лям. Вав.

Я не Безотрадный. И отроду им не был. «Ты проиграл, тварь! Я – Абдул Вадуд! – кричу я Святому. – Абдул Вадуд, Слуга Бога Любящего!»

И, поднимая свой меч и шагая навстречу смерти, я улыбаюсь.

От автора

«Королева фей» сэра Эдмунда Спенсера – это, во многих отношениях, пратекст (пусть и не общепризнанный) англоязычного эпического романа в жанре фэнтези. В этой поэме уже есть все, что мы так любим в эпическом фэнтези: и битвы на мечах, и колоссальные масштабы действия, и тысячные толпы персонажей, и нарочитая архаизация, и «правдоподобие» магии, потакающее вкусам «рационально мыслящего» читателя. «Королева фей», или по меньшей мере первая ее книга, – один из подлинных шедевров английской литературы.

Однако эта же поэма предвосхищает и многие недостатки и слабые места эпического фэнтези. Чем дальше, тем более путаным и бессвязным становится повествование, и, вероятно, не стоит удивляться, что «Королева фей» так и осталась неоконченной. Непропорционально много внимания в ней уделяется описанию одежд и доспехов. Впрочем, это не столь важно; самое главное – то, что своей галереей отвратительных карикатур (на женщин, на арабов, на католиков) Спенсер задает своего рода прецедент ненависти к Иному, которая, как ни печально, стала общим местом для эпического фэнтези. Но, несмотря на это (или, быть может, именно благодаря этому) мое воображение всегда волновали злодеи-мусульмане («сарацины»), действующие в первой книге, – братья, зовущиеся «Безверье», «Бессчастье» и «Безначалье». Каково приходилось им в ловушке спенсеровой аллегории, проникнутой ненавистью к Иному? Из этого вопроса и родился мой рассказ…

«Базар гоблинов» (1862). Кристина Россетти вела уединенную жизнь, но ее стихотворения уже пользовались в Англии большой популярностью, к тому времени как увидела свет эта самая известная из ее поэм. Стихотворную историю о двух дружных сестричках и о гоблинах, наперебой предлагающих им свои заманчивые товары, поначалу сочли сказкой для детей. Но чтобы увидеть скрытые смыслы в этой чарующей поэме, внимательному читателю достаточно лишь задуматься о некоторых строках: «Как ты, Лора? Заждалась? / Расцелуй меня тотчас! <…> Я – как яблочный пирог: / Мякоть сладкая и сок / С шеи капают, со щек! / Это все от гоблинов, / Хоть и не по-доброму. / Ну, целуй скорей меня, / Ешь меня и пей меня!»[20]И на протяжении многих лет этот тонкий эротический подтекст вдохновлял иллюстраторов поэмы. Первым из них был брат Кристины, Данте Габриэль Россетти (знаменитый художник-прерафаэлит), а за ним последовали Лоренс Хаусман, Артур Рэкхем и многие, многие другие.

Чарльз Весс

«Базар гоблинов»

На свободе

Джин Вульф

Не стоило мне читать то письмо. Более того, не стоило мне возвращаться на Берег Слоновой Кости. Письмо нашло меня в Кейптауне. К нему прилагалось другое, от некого Дюбуа. Писал он нечто в этом роде:

Месье,

я имею честь замещать вашего доброго друга г-на Берколя, которому, увы, несколько нездоровится. Иначе говоря, я исполняю обязанности главного управляющего этого округа. Надеюсь, занимать эту должность мне предстоит недолго. Прилагаемое письмо попало ко мне только вчера, но, вероятно, провело много недель или даже месяцев в чужих руках.

Уверяю вас, месье, что ни я, ни г-н Берколь, ни те, кто передал нам письмо, его не читали.

Письмо, о котором шла речь, я сохранил. Приведу его ниже:

Дорогой друг…

Прошу вас, не обижайтесь, что я обращаюсь к вам так. Для утопающего любой прохожий становится лучшим другом. Вы, наверное, помните, что управляющий округом советовал Джозефу пристрелить меня: искать помощи у него бесполезно. А ваши глаза были полны жалости. Тогда меня это возмутило… Как же я была глупа! Джозеф погиб. Рабочие говорят, что его растерзал леопард. Работы для них нет, а если и появится, вознаграждения за труды ждать не придется. С каждым днем их становится все меньше. Я заперта в клетке. Иногда меня кормят, но чаще – забывают. Пожалуйста, помогите! У вас такое доброе лицо! Умоляю!

Марта Гехт

И я отправился туда. А что еще оставалось? Тридцать два дня я плыл к Берегу Слоновой Кости на торговой шхуне, и мне еще повезло, что плавание не затянулось. Берколь хотел отправиться со мной, но ему помешала болезнь. Замещавший его Дюбуа сопровождать меня отказался. По правде говоря, не выдержав бремени обязанностей, которые взвалила на него судьба, бедняга едва не довел себя до нервного срыва. Путешествие пошло бы ему на пользу. Я пытался его уговорить, но он не соглашался. Я понял, что спорить с ним бесполезно, и при первой возможности покинул город в сопровождении четырех носильщиков и местного жандарма по имени Джакада. Он доставил то самое письмо и, вероятно, мог бы что-нибудь рассказать о плантации Гехта и, что важнее всего, о жене ее покойного владельца. Я пишу «мог бы», потому что узнать мне удалось немногое. Жена владельца плантации была кей гайбу – одержимой духом леопарда. Когда я спросил Джакаду о клетке, он подтвердил, что женщина заперта, но затем упомянул, что по ночам она бродит в поисках добычи. Я удивился, ведь, по его же собственным словам, она сидит в клетке, – но он лишь пожал плечами…

…Я уже писал о бабуинах. Они были столь же многочисленны, как и всегда, и, казалось, еще любопытней обычного. Должно быть, они осмелели, потому что спутников у меня было меньше, чем у Берколя. Пожалуй, стоит упомянуть об одном странном происшествии, хотя его связь с последующими событиями пока не ясна. На какой-то краткий миг я поймал себя на том, что смотрю на себя и своих спутников глазами бабуина. Бабуин этот – самец, а может быть, самка, – был совершенно обычным и ничем не отличался от своих сородичей. Я почувствовал себя чрезвычайно неловко, словно бледный, покрытый струпьями калека, вынужденный передвигаться на одних только задних лапах. Ощущение это, как я уже пытался сказать, было мимолетным, и оставило после себя чувство, что я невольно присвоил нечто, принадлежавшее бабуину. Не успел я пройти и десяти шагов, как ко мне подбежала молодая самочка. Она потерлась о мои шорты и взяла меня за руку. Так мы с ней шли еще примерно четверть часа – самочка держала меня за руку и легко передвигалась на трех лапах. Затем она отпустила меня и убежала. Объяснений произошедшему у меня нет. И я даже представить себе не мог, что не пройдет и недели – и я буду отстреливать этих же бабуинов.