Книга Игрек Первый. Американский дедушка - Лев Корсунский

На следующий день Георгий Антонович Гоголев, как положено каждому живому человеку, отправился на работу.

И увидел внизу около гардероба свой портрет в траурной рамке, И соответствующие слова о безвременной кончине. Около некролога уже стояло несколько сотрудников.

— Какой ужас!

— Это его Иван Васильевич довел!

— Точно, он угрожал Георгию сокращением!

— Надо объявить часовую забастовку в память о жертве репрессий Ивана Васильевича!

Гоша стоял перед некрологом, боясь шелохнуться. Но его, конечно, заметили.

— Доброе утро! — от неловкости произнес Гоша среди полного молчания.

Около него образовалось мертвое пространство.

Близко подойти к покойнику опасались.

— Как вы себя чувствуете? — спросил кто-то, мучаясь из‑за своей бестактности.

Но Гоша был рад этому вопросу.

— Превосходно! Никогда себя так хорошо не чувствовал!

Снова таинственная пауза.

— Значит, и там жить можно? — спросил сзади дрожащий женский голос.

— Где? — с вызовом переспросил Гоша.

— Ну вообще…

Никогда еще Гоголев не чувствовал себя таким одиноким.

— Там жить можно! — объявил он неестественным, трескучим голосом.

— Ну да?

— И гораздо лучше, чем здесь!

Предчувствуя недоброе, на одеревеневших ногах, Гоша Гоголев зашел в свой отдел.

— Здравствуйте, — осипшим голосом произнес он. Ему не ответили. Смотрели дикими глазами. Одна из коллег перекрестилась.

Гоша сел за свой стол.

— Мы вас сократили! — произнес Иван Васильевич.

— Какое вы имели право? — в голосе Гоши послышались истерические нотки.

— Вы сами умерли!

— Я живой!

— Не говорите глупости! Вас вчера похоронили!

— Вы похоронили кого-то другого!

— Это исключено!

Радостный крик Костылевой:

— Товарищи, это же брат покойного! Гоша как будто ждал такого поворота. Он сразу же извлек из кармана паспорт.

— Вот мой паспорт!

Иван Васильевич недоверчиво взял документ, сверил фотографию со стоящим перед ним человеком.

— Это не доказательство! Не надо волноваться. Одни умирают, другие — рождаются!

— Кто родился?

— Степан Николаевич. Его оформили на ваше место. А ваша работа, даже когда вы были живой…

Костылева стала шумно принюхиваться. Зажала двумя пальцами нос.

— Товарищи, чувствуете, как мертвечиной несет?

— Шли бы вы подобру — поздорову, — миролюбиво обратился к Гоше Иван Васильевич.

— Куда?

— Куда покойникам идти положено?

Этого Гоголев не вынес и неожиданно схватил Ивана Васильевича. Тот издал леденящий душу крик:

— Только без рук!

Каждый встречный с одного взгляда на Серафима Терентьевича мог бы сказать, что направляется тот на любовное свидание. Почему? Ну, одет как джентльмен. Ну, букет роз в руке. Вероятно, исходила от американского дедушки некая аура, или сияние. Поэтому и оборачивались ему вслед с ироническими улыбочками. К счастью, Серафим Терентьевич этого не замечал, он-то ведь никому вслед не оборачивался!

Зашел американец в подъезд дома, где жила дама его сердца. Приблизился к заветной двери, надавил на кнопку звонка. И сам испугался — так колотилось его сердце. А ведь не мальчик уже — это тоже каждый скажет.

Открыла дверь женщина в бигуди, с несложившейся личной жизнью (тут и гадать нечего).

— Вечер добрый! — любезно приветствовал ее дедушка. — Инга дома?

Женщина в бигуди, ни слова не говоря, взяла у Серафима Терентьевича букет роз и с яростью стала лупить его цветочками по голове.

— Ах ты, старый козел! Клубнички захотелось! Как таких земля носит!

Серафим Терентьевич испугался, но не за себя, а за свою возлюбленную.

— Где Инга? — вскрикнул он. — Где?

— Где? У тебя на бороде! Козлятина! — с этими словами женщина захлопнула дверь.

Знакомство с ней не доставило дедушке удовольствия.

Глава 9

Звезда Гоголевых закатилась.

Потеряв министерскую службу, окончательно утратил Гоша расположение Зои Сергеевны. Денис Ильич зачастил к ним в гости. Не желая возвращаться домой в позднее время, он приноровился оставаться у Гоголевых ночевать. Пришлось Гоше для удобства гостя переселиться к дедушке в маленькую комнатушку. Впрочем, тот вел таинственную гусарскую жизнь на стороне, проматывая последние доллары.

Уходить из дома Георгий стремился пораньше, а приходить — попозже. И чувствовал, что никто там по нему особенно не скучает.

Когда Георгий Антонович появлялся, Зоя Сергеевна в японском халате и Денис Ильич в адидасовском спортивном костюме ужинали в кухне.

— Покойничек пожаловал! — объявлял Денис Ильич с набитым ртом.

— Тсс… — прикладывала бывшая вдова палец к губам, но Денис Ильич не желал утихомириваться.

— Жрет твой мертвец в три горла, а не работает!

— Пусть питается!

— А эмигрировать он не хочет!

— Покойникам нельзя!

— Почему? В цинковом гробу можно!

Однажды Зоя Сергеевна объявила Гоше, что они о Денисом хотят оформить свои отношения. И добавила в свое оправдание:

— Ты ведь между небом и землей…

— Хочешь, чтоб я улетел на небо? — спросил Гоша.

Такая грусть была в его голосе, что Зоя Сергеевна рада была бы сама провалиться сквозь землю.

Одна отрада оставалась у Георгия Антоновича: его могилка. Только на кладбище он отходил душой. Заботливо ухаживал Гоша за своей могилкой, как за живым существом. И природа не могла не откликнуться на такую привязанность цветами (таких красивых не было ни у кого на кладбище), яркой зеленой травой, будто подкрашенной.

Ползал как-то Гоголев на корточках, занимаясь прополкой, и не заметил, что к нему от соседней могилы подошла молодая женщина в черном.

— Добрый день! — она была задумчива.

— А, — Гоша посмотрел на нее снизу вверх. — Мы с вами соседи.

— У вас тут кто лежит?

— Я сам. А у вас? — Гоша взглянул на соседнюю могилу.

— Я. — Девушка печально улыбнулась. — Нам надо подружиться. Мы еще долго будем соседями.

— Вечность.

— Не меньше.