Книга Слеза дьявола - Джеффри Дивер

У Паркера закололо в боку. Ему показалось, что на мгновение его сердце перестало биться.

Кончено… Теперь Джоан узнает. Теперь всем все станет известно.

— Мистер Кинкейд, вы меня слушаете?

— Никаких комментариев! — И он бросил трубку на аппарат с такой силой, что тот слетел со стола и с грохотом упал на пол.

* * *

Диггер возвращается в свой ставший привычным номер в мотеле.

При этом он вспоминает корабль, где он вращался, как… Клик… Как волчок среди красных и желтых листьев и стрелял из своего «узи», стрелял, стрелял…

И видел, как люди падают, разбегаются, слышал их крики и все такое…

Это получилось не как в театре. Нет, совсем не так. В этот раз он уложил много народа. Человек, который ему обо всем говорит, будет доволен.

Диггер запирает за собой дверь комнаты и первым делом подходит к дивану, чтобы посмотреть на Тая. Мальчишка все еще спит. Одеяло сползло, и Диггер поправляет его.

Потом включает телевизор и видит, что показывают корабль. «Ритци-Леди». Потом снова появляется человек, которого он уже знает. Это… Клик… Это мэр. Мэр Кеннеди. Он стоит на фоне корабля. На нем очень хороший костюм и очень красивый галстук, но как-то странно видеть его в такой дорогой одежде рядом с желтыми мешками, в которые уложили тела погибших. Он что-то говорит в микрофон, но Диггер не слышит его, потому что звук телевизора отключен — ему не хочется разбудить Тая.

Он еще некоторое время смотрит, но реклама все не начинается. Разочарованный, он выключает телевизор, думая про себя: «Доброй вам ночи, мэр!»

Потом начинает упаковывать свои вещи, аккуратно и неторопливо.

В мотеле хорошо, в мотеле забавно.

Здесь каждый день приходят и наводят порядок. Даже Памела не делала этого. Она умела обращаться с цветами и любила все эти выкрутасы, которые люди делают в постели. Всякие… Клик, щелк… Всякие такие штуки.

Мысли скакали, как пули в черен… Черепной коробке.

Ему почему-то вспомнилась Руфь.

— О Господи! — закричала она. — Не делай этого! Не надо!

Но ему приказали воткнуть длинный осколок стекла ей в горло, и он так и сделал. Она дрожала всем телом, пока умирала. Он помнил об этом. Да, она дрожала. Руфь.

Дрожала, как от холода в Рождество 25 декабря, один-два-два-пять, когда он приготовил для Памелы суп, а потом отдал ей подарок.

Он смотрит на Тая. Он возьмет паренька… Клик… Возьмет с собой на Запад. Человек, который обо всем ему говорит, сказал, что позвонит, когда они закончат в Вашингтоне, и сообщит, куда они отправятся потом.

— А куда же? — спросил Диггер.

— Еще не знаю. Может быть, на Запад.

— А где это? Запад? — спросил Диггер.

— Это может быть Калифорния. Или Орегон.

— А! — кивнул Диггер, хотя понятия не имел, что это за места такие.

Они будут есть там суп и чили. Смотреть телик. Он сможет рассказать мальчишке о рекламе.

Памела, жена Диггера, с цветком в руке и золотым крестом между грудями в тот день смотрела рекламу вместе с ним.

Но у них никогда не было такого сыночка, как Тай, чтобы он тоже смотрел рекламу с ними.

— Мне? — спросила Памела. — Мне завести ребенка от тебя? Ты совсем спятил, полудурок несчастный?.. Клик… Полудурок! Почему бы тебе не убраться отсюда? Что ты все здесь торчишь. Забирай свой хренов подарок и выметайся! Уходи! Тебе…

Клик…

Я только сильнее…

— Тебе что, все надо разжевать? Я уже год трахаюсь с Уильямом. Для тебя это новость? Весь город знает, кроме тебя. И уж если бы я захотела ребенка, то от него!

Я только сильнее влюбляюсь.

— Господи, что у тебя на уме? Положи…

Клик…

— Положи эту штуку на место!

Мысли мечутся в черепной коробке Диггера, как лемминги-пеструшки в клетке.

— Нет! Не надо! — кричит она, не сводя глаз с ножа в его руке. — Не надо!

Но он это сделал.

Вонзил нож ей в грудь чуть ниже золотого креста, который подарил ей в то утро. Утро Рождества. Какая же красивая алая роза расцвела тогда на ее блузке! Он погрузил лезвие ножа ей в грудь еще раз, и роза раскрылась пышнее.

Кровь, кровь, кровь. Памела бросилась… Куда? Куда метнулась Памела? Ах да, наверх, к стенному шкафу, с воплем:

— О Господи, Иисусе Христе! О Боже!

Памела кричит не переставая, поднимает пистолет, целясь ему в голову, а когда он ощущает удар в висок, ее рука превращается в красивый желтый цветок… …Только сильнее…

Прошло много времени, прежде чем Диггер очнулся.

И первое, что он увидел тогда, было доброе лицо человека, который обо всем ему говорит.

Клик, клик…

Он снова проверяет автоответчик. Сообщений нет.

Где же он? Человек, который обо всем ему говорит?

Но уже нет времени думать об этом, нет времени радоваться или огорчаться, что бы ни означали эти слова. Времени осталось только на подготовку к последнему нападению.

Диггер отпирает ключом стенной шкаф. Достает оттуда второй автомат. Это тоже «узи». Надевает противно пахнущие резиновые перчатки и начинает заправлять патроны в магазин.

На этот раз у него будет два автомата. И никаких сумок. Два автомата и огромное количество патронов. Человек, который всегда говорит ему, что делать, велел в последний раз убить больше людей, чем он убивал когда-нибудь раньше.

Потому что это произойдет в последнюю минуту последнего часа последнего дня уходящего года.

24

С Паркера Кинкейда градом лил пот, когда он ворвался в лабораторию по работе с документами ФБР.

Ему навстречу поднялась Лукас. Таким побледневшим ее лицо он еще не видел.

— Я получила ваше сообщение, — сказала она. — Этот телевизионщик — Филипс, — он явно подкупил кого-то из наших почтовых клерков. И так сумел выяснить ваше настоящее имя.

— Но вы же дали мне слово! — в ярости выкрикнул он.

— Мне очень жаль, Паркер, — развела руками она. — Искренне прошу у вас прощения. Но утечка произошла не от нас. Мы пока не знаем, как это случилось.

Доктор Эванс и Тоби Геллер молчали. Оба прекрасно знали, в чем смысл сцены, которая разворачивалась перед ними, но одного взгляда в глаза Паркеру было бы достаточно, чтобы постараться уклониться от участия в ней. Кейджа в комнате не оказалось.

Паркер позвонил им со своего сотового телефона, когда уже мчался из Фэрфакса в центр Вашингтона, установив на приборную доску проблесковый маячок, одолженный у агентов, которые несли дежурство перед его домом. Он лихорадочно обдумывал положение. Как ему теперь отвести от себя неизбежную катастрофу? Он ведь только хотел помочь спасти чьи-то жизни, быть может, жизни чьих-то еще детей. Других мотивов у него не было. И посмотрите, чем это для него обернулось!