Книга Марсианское зелье - Кир Булычев

Когда Грубин уморился от беготни и остановился, в приемнике снова раздались два голоса:

– Докладывает разведчик-два. Центр, слушай, может быть, мне показалось, но другой абориген бегал по двору того же дома и с помощью фонарика пытался показать мне общее начертание известной теоремы «штаны Приудоникса».

– Пифагоровы, Пифагоровы, – поправил строго Ложкин.

– Прекратите наблюдение за ничтожным объектом, – сказал голос Центра. – Уровень цивилизации измеряется не отдельными попытками научиться считать или даже читать, а ее общими достижениями. Разведчик-один, сообщите мне, каковы результаты замеров у края их муравьиного скопления.

– Я потрясен, – раздался голос первого разведчика. – Они выбрасывают грязь в водоемы и воздух, которым дышат, причем не только сами дышат, но и заставляют дышать окружающих.

– Слышите, разведчик-два? Они буквально ходят под себя. Вам понятно это грубоватое выражение?

Ложкин протянул руку и хлопнул ладонью по кнопкам.

Разговор инопланетных исследователей прервался.

– Хватит, – не выдержал Ложкин. – Это мне противно слушать.

– Погодите.

Минц включил систему вновь.

Вернулись Грубин с Удаловым.

– Как результаты? – спросил Грубин. – Они теорему угадали?

– Они Пифагора Приудониксом зовут, – сообщил Ложкин. – Нечего нам с ними разговаривать.

– Неужели связь налажена? – обрадовался Удалов.

– Боюсь, что наоборот, – сказал Минц. – Они не хотят признавать нас разумными.

– За что же?

– Их не убеждает, что мы знаем теоремы. Они считают, что мы грязно живем.

– Лев Христофорович! – взмолился Удалов. – Нельзя ли машину наоборот переставить? Чтобы мы им сказали.

– Постараюсь. – Профессор начал щелкать кнопками. – Вот, можете, Корнелий Иванович, общаться с братьями по разуму, сколько вам хочется.

Удалов взял микрофон, прокашлялся и начал:

– Вы меня слышите, братья по разуму?

– Кто вышел на связь, кто вышел на связь без разрешения? – рявкнул в ответ Центр.

– К вам обращаются представители земной цивилизации. Цивилизации, которую вы сейчас увидели собственными глазами и величия которой вы не смогли осознать!

– Хорошо излагает, – одобрил Ложкин. – Ты не стесняйся.

– Выйдите из эфира, вы мешаете нормальной работе, – ответил Центр. – Мы не вступаем в переговоры с аборигенами.

– Мы не аборигены, – возразил Удалов. – Мы можем похвастаться большими успехами в науке, сельском хозяйстве, а также в искусстве и литературе.

– Я его взял на луч, – сообщил другой голос, принадлежавший одному из разведчиков. – Это тот самый, который умеет два и два складывать. Я его узнал.

– Правильно, – согласился Удалов. – Я умею не только считать и писать, как вы высказались в своих разговорах. Я умею также многое другое.

– С ума сойти, – возмутился Центр. – Мы теряем время, а он занимает эфир.

– Присмотритесь к нам! – закричал в отчаянии Удалов. – Нам обидно, что вы нас не признаете. Мы достойны дружбы и товарищества.

– Придется улетать, – решил Центр. – Разведчиков прошу вернуться на корабль. Никогда не думал, что аборигены могут быть настолько назойливы и бестактны.

– Так вы не хотите? – угрожающе спросил Ложкин, отобрав у соседа микрофон.

– Мы ничего не хотим, – сказал Центр. – Оставьте нас в покое. Мы прилетаем к планете, открываем ее.

– Не надо нас открывать, – произнес Ложкин. – Мы уже открыты.

– Мы открываем, – настаивал Центр, – разочаровываемся низким уровнем культуры и технологии, узнаем, что вы живете в муравейниках, портите воду и воздух, истребляете других живых существ, делаем вывод, что вам еще надо развиваться миллионы лет, чтобы получить право зваться цивилизацией, и вдруг вы имеете наглость вмешиваться в наши разговоры, в нашу деятельность и начинаете выпрашивать наше внимание… нет… Нет, так не пойдет. Разведчики на борту?

– Погодите! – воскликнул Удалов. – Еще не все потеряно. Мы будем учиться!

– Все по местам! – скомандовал Центр. – Дети, наша школьная экскурсия на дикую планету закончилась раньше, чем мы предполагали. Но главное вы поняли – когда видите дикаря, старайтесь держаться от него подальше. Дикарь злобен, нахален и навязчив…

Последние слова донеслись уже тихо – понятно было, что корабль пришельцев улетает от Земли в неведомые дали космоса.

– Да… – вздохнул Грубин. – Это были дети.

– От детей разве дождешься чуткости, – сказал Ложкин. – Дети во всем мире нахальные, а если им разрешают еще по космосу шастать, то таких детей лучше и не слушать.

– Разумеется, – согласился Минц, отключая аппаратуру и протирая глаза, – его клонило в сон. – Разумеется, мы можем скептически отнестись к выводам о нашей жизни, которые принадлежат инопланетным школьникам.

– Если бы взрослые, то поняли бы, – проговорил Удалов.

– Если бы это были взрослые, – тихо поправил его Грубин, – они могли бы и не такие выводы сделать. Не в нашу пользу.

– Сколько можно! – возмутился вдруг Ложкин. – Говорю я, говорю везде, что пора заняться очисткой окружающей среды, а то перед космосом стыдно. Ноль внимания! К нам уже космических детей не пускают!

Остальные промолчали.

Упрямый Марсий

Вступление

Как-то профессор Лев Христофорович Минц зашел к Саше Грубину за солью. Великий ученый, отдыхающий в Гусляре от тревог и стрессов большого города, и талантливый самоучка-изобретатель Грубин были холостяками с несложившейся личной жизнью. Это, а также их преданность Науке, стремление раскрыть тайны Природы сблизило столь непохожих людей. Задушевные беседы, которые они вели в свободные минуты, отличались искренностью и бескорыстием.

Пока Грубин отсыпал в кулечек соль, Минц присел на шатучий стул и прислушался к ровному, заунывному постаныванию сложной конструкции, колеса и колесики которой медленно вертелись в углу комнаты, помогая друг дружке.

– Надо бы смазать, – сказал Минц. – Скрипит твой вечный двигатель.

– Его шум меня успокаивает, – возразил Грубин. – Держите соль.

– Плов собрался сделать, – объяснил Минц. – Как ни странно, я лучший в мире специалист по плову. Я позову тебя, часов в шесть.

– Спасибо, приду, – пообещал Грубин. – Вот вы предупреждали меня, что вечный двигатель бесперспективен, что работать он не будет. А ведь работает. Вторую неделю. Даже без смазки.

– Это ничего не доказывает, коллега, – возразил Минц, проведя ладонью по блестящей лысине. – Есть сведения, что в Аргентине в лаборатории Айя де Торре двигатель крутится уже восемнадцатый год. Из этого следует только, что это двигатель долговременный, но никак не вечный. Может быть, лет через сто он остановится.