Книга Прощай, Атлантида! - Владимир Шибаев

– А что ж делать? – развел руками не вполне проснувшийся географ.

– Сваливай. Много не любят тебя. А мне крышевать таких некогда. У меня вон и порт проблема, и железка. Пока у тебя два отхода.

– Куда? – не понял Арсений.

– Куда макар козлов не гонял, понял. Поехай, хочешь, в 504 поселение под Ростов, райские прямо углы, у меня там вся началка по трапеции ходит. Хочешь, ЗК оформлю, а нет, так в ихней школе будешь дубью зубы заговаривать своими географиями. Знаешь, место! Пескарь в речке, как таймень.

– Нет, – отказался географ. – У меня тут невеста.

– Ну это я не знаю, мне это пока рано. Хотя, думаю, дурак ты. У человека в каждом месте по невесте, так должно быть. По поповской легенде. Зря я тебя за мозговитого держу. Лады. Давай попри в другую переменку.

– Куда?

– Поставим тебя в губернаторы. Эти все прокололись, мальцы. Смотри – мозгов тебе не занимать, еще сам отгрузишь, от всех оторвался, всех обвел. Усидчивый, не вертлявый олух-школьник, спокойный. Завтра тебе в облоне заслуженного учителя оформим. Лады? И есть в тебе, слесарек, упорка. Не сразу продашь. А это по нынешнему черчению дорогого стоит. Да и хитер ты, лиса старая. Лучшего другана, Кабаненка, с которым с двух лет мороженое воровали, отбил с меня. Целиком отбил. Ходит теперь Кабанок в школу на географию, а на ботанике и обловедении орет, чтоб заменили на изучение карт и ориентирование на местности. Вот он фокус-мокус. Краснуха, и та ворох контурных, а не игральных карт за ним тянет. А кто покусник? Ты, слесарек. Значит, прямая тебе дальняя дорожка в губернаторы.

– Не мое это дело, – угрюмо отказался географ.

– А мое! – крикнул запальчиво пацан. – Мое, может, дело в школу ходить. И на переменках в туалете папироску дымить. А я мучаюсь, за вас за всех воз тяну. Это надо – на мальца все бараны сгрузили, и склады, и разборки. Но не бросишь ведь хозяйство, пропадет. Кадровый голод, блин. Ладно, кумекай. Я крышевать тебя не буду, хоть ты и заслуженный учитель и, главное, кореш моего кореша. Но поберегись, слесарек, моя тебе шпаргалка. Иди, чтоль, хоть на демострацию развейся, – заботливо поглядел на серого Полозкова пацанок. – А то рожа, как доска классная.

На улице Полозков чуть отдышался. Люди шли весело наряженные, возбужденные, бурно переговариваясь и рассматривая и зачитывая вслух свежеотпечатанные листовки. Какие-то школяры, шустрые и похожие одновременно на Быгину и Тюхтяева, пробегая нарочно через центры луж и посвистывая, сунули пару плакатиков и зазевавшемуся географу. Тот остолбенел.

На одном была фотография и подпись. Наверху вниз свешивались босые пятки повешенной, а на широкой кровати под балдахином с видом имбицила сидел принаряженный в кожаный бюстгальтер вице-губернатор. Подпись гласила: " Нужен тебе такой губернатор?". На второй листовке, пахнущей свежей краской и пачкающей пальцы, Арсений с удивлением узнал знакомый броневик, а на нем простирающего вперед руку банкира. Подпись негодовала: " Бандиты банкира Барыго штурмуют улицы родного города."

Арсений скомкал листовки и швырнул их в урну. По нашпигованным народом улицам он, волочимый нервной усталостью, устремился к центру. Там и должны были состояться праздничная кульминация и открытие каким-то образом отреставрированного монумента. Впрочем, географ из-за растроенности систем не полез в гущу тел, трущихся возле импровизированной, наспех сколоченной на манер верхней крышки гроба трибуны. Тем более она была на удивление пуста. Где-то чуть в стороне бравурно наяривали несколько одетых в шинельки, какие-то хлопцы тягали шнуры и микрофоны, но у педьестала зияла пустота. Арсений отправился в сторону, вбок на небольшой пригорочек, образованный незасыпанной ямой под непроложенный кабель, откуда и несвежими глазами видно все было неплохо и простирался приятный вид на пространства за монументом, где дорогу к большому собору попики обложили красными ковровыми дорожками и теперь усердно суетились там, что-то украшая жестяными и бумажными букетами. Тем более, что отдельные богомольцы, и даже группки верующих уже сновали по этой дорожке туда-сюда.

А почти пустовала у заполняемой народом площади трибуна вот почему. Все местное малое и среднее начальство совершенно в этот раз никуда не лезло. В другие, бывало, праздничные дни доходило до рукоприкладства и жестких слов, чтобы протиснуться и застыть под губернаторской рукой и прищурами телекамер. А теперь начальство кучковалось внизу у лесенки, напряженно разводило руками, делало круглые очи и охало. К микрофону на трибуне лишь изредка подбегала растерянная народная певица, запахивала цветную шалечку, пробормотывала, прижимая микрофон к груди, огромным голосом народные куплеты. Или декламатор из граничащей дружеской области, отставив ногу и руку, кричал, скоренько и испуганно озираясь, про "красную паспортину", сильно стуча свободной рукой по груди, где лежали, бережно свернутые, несколько жалких купюр актерского гонорара. Выходил нестроевым шагом и нестройный оркестрик из нескольких лысых солдатиков, и под их свист и буханье пара молоденьких балерин прокрутила, недовертев, несколько фуэте. Начали из толпы орать: " Митинг! Митинг!"

А на самом деле в воздухе повисла тяжелая заминка. Стали еще кричать в задних рядах чесальщики и работники жироплавильных цехов, развопились травмированные трудяги фабрики фарфоровых изоляторов, припершиеся требовать недодаденную компенсацию, а какой-то дурной врубил среди марша "болгарку", и дело не ладилось. Потому, что шныряли подначивальщики и наемные крикуны, нанятые из местного театрика оперы и балета, обычно орущие на премьерах, а теперь довольные приработком из-за отсутствия оных. И все эти будоражили терпение толпы.

Но ответьте, кому было выходить на основную речь? Вице-губернатор в состоянии полукомы отмокал в джакузи. Красный Бодяев срочно вылетел в Злату Прагу для обмена опыта и рублей на кроны и евро, оставив возле дотлевающих производств кольца нанятых без аванса в поселках людей с окончательными принципами. Руководство "Гудбанка" тоже топталось в группке, но учитывая начавший наконец стрелять холостыми киноброневик и утренний приступ в адвокатских хоромах, вело себя вяло.

Все, кто надо, крутились здесь, однако обжигающий фейерверк последних событий превратил начальствующих гиен в ягнят. Иногда лишь местный электрический руководитель выскакивал к микрофону и поправлял вьющийся из него шнур вместе с бегущим там электричеством.

Тут как раз к стоящему на горочке географу подошли распознавшие его издали Клодетта и держащийся несколько сзади с видом сожравшего чужую мышь худого кота необычно тихий шустрик Воробей.

– Здравствуйте, Арсений, – несколько не в манере приветствовала географа Клодетта. – Как спалось, клево? – вежливо спросила она.

– Не то слово, – кратко ответил преподаватель. – Круто, почти в смятку.

Девушка, смешно переминаясь, все же решилась обратиться к географу и, смиренно моргая монашкой, молвила:

– У меня к Вам хотела попроситься. По жизни. Шагая.

– Что так? – удивился географ, хмурясь.

– Вы, Арсений, уже может отступитесь от меня. Как невесты назначенной. На кой я Вам такая с небольшим запасом вспомогательных слов. Я уже поняла у Вас урок природной катаклизмы и готова сократить бары и тусовню. Тем более маней в обрез. А мани по всему можете еще с папани тянуть. Правда, мне его, урода семьи и неудачника любви, даже жальче стало. Вы ему скажите – не пей ты, Теодор, чучелой станешь.