Книга Эликсир князя Собакина - Ольга Лукас

Иван Иванович снова улыбнулся чему-то своему, уставившись в темноту, и вернулся к истории Краснопырьевска.

Никакого искусства папа Кипяченый, конечно, поддерживать не собирался. Были у него два придворных художника — тоже из бывших учеников, — малевали портреты братвы. Братву перестреляли, а портреты, говорят, до сих пор висят в здании мэрии для устрашения нынешних чиновников. Скульптуры же ставили специально нанятые иностранцы.

В начале своего правления Кипяченый совсем не собирался украшать город странными памятниками. Как все диктаторы, он только подминал и запугивал, а непокорных — уничтожал. И, как все диктаторы, пристально следил за тем, что пишут о нем в газетах и на заборах, что рассказывают в анекдотах. Каждое утро его бывшая ученица и тайная возлюбленная Шура Прытко, некогда чемпионка области по скорочтению, приносила ему подборку публикаций, в которых воспевались труды и дни нового мэра. Попивая утренний кофе и обнимая юную прелестницу, бывший учитель русского языка машинально исправлял ошибки и опечатки и ставил внизу на полях оценку. Сначала эта привычка казалась ближайшим сподвижникам мэра милым чудачеством. Но однажды, проверяя утреннюю прессу, он вскочил с места, отшвырнул чашку, достал из внутреннего кармана флягу, сделал пару добрых глотков и приказал вызвать братву.

Причиной внезапной вспышки гнева стала заметка в преданной новому режиму газете «Комсомольское знамя». Заметка воспевала заслуги мэра, но вот только в заголовке и во всем тексте прозвище грозного главы администрации было напечатано с двумя «н» — «КипячеННый».

В тот же день в редакцию газеты приехали ребята на джипах. Ни о чем не подозревающие журналисты попивали самогон, привезенный из деревни чьей-то дальней тетушкой, и, поглядывая на редактора, продолжали восхвалять лучшего друга журналистов.

И тут по коридору прогрохотали шаги.

Всех сотрудников согнали в отдел новостей (это был самый просторный кабинет) и поставили в первую милицейскую позицию — лбом в стену, руки за головой, ноги на двойную ширину плеч. Чтобы вычислить автора злополучной заметки, потребовался всего лишь десяток ударов по почкам.

Операцией «Принуждение к грамотности» руководил ближайший сподвижник мэра — Миха Лиходумов. По его знаку братки выложили на стол несколько наборов детской азбуки на магнитиках. Затем на глазах у всего коллектива редакции Миха и его команда около часа — за временем, впрочем, никто не следил — кормили главного редактора большими буквами «Н», а автора заметки — маленькими.

Когда экзекуция закончилась, виновных вытолкали на улицу, посадили в разные джипы, и с тех пор их никто не видел. По словам одного из участников операции, «фраеров безграмотных» увезли в ближайший лес, расстреляли и закопали. С тех пор в народе эта поляна называется «Энской магнитной аномалией», и растут на ней одни только поганые — с одной буквой «н» — грибы.

Натерпевшиеся страху журналисты разбежались по городу, разнося ужасную весть, которая постепенно обрастала жуткими подробностями. Так закончила свои дни газета «Комсомольское знамя». А в Краснопырьевске началась эпоха большого террора, получившего название «грамматический».

— Так ваш бывший мэр был настоящим рейхсграммар-фюрером! — не удержался Живой. — Тема офигенная, надо об этом в жежешечке написать! Пусть граммар-наци порадуются!

— Пашка, говори по-русски! — повернулся к нему Бабст.

— Я говорю, четкий перец был этот Кипяченый. Расово верный грамотей-опричник! Вам всем надо носить футболки с надписью «Я пережил грамматический террор»!

— Было уже. При Кипяченом все красавицы города получили предписание носить футболки с надписью «С безграмотными не сплю!»

— Они что же, диктант претендентам устраивали? — удивился Савицкий.

— Этого я не знаю. А вот девицы легкого поведения обязаны были проверить, способен ли клиент грамотно изложить свои пожелания в письменном виде. И если ошибок было больше одной — в услугах ему отказывали.

— Так это же работа себе в убыток! — возмутился Савицкий.

— А вот и нет. Девки приносили эротические фантазии с ошибками в администрацию, и там им компенсировали убытки по среднему тарифу, — объяснил архивариус. — Так что вскоре они наловчились писать друг другу заявки на услуги с пятью-шестью ошибками и жили фактически на пособие по безграмотности. Очень выгодная была работа.

Борьбу с безграмотностью Кипяченый поставил на широкую ногу. За любую ошибку — в объявлении на калитке частного дома, в вывеске магазина, в меню, в объяснительной записке — людей зажиточных ставили на счетчик, а неимущих сажали в «грамматический карцер» в подвале мэрии. Чудом вырвавшийся оттуда узник рассказывал, что стены в этом страшном месте оклеены страницами из учебника русского языка для шестого класса, а из громкоговорителя, не смолкающего ни днем, ни ночью, гремят избранные передачи «радионяни».

Но кое-кто даже выиграл от грамматического террора. Сильфида Феликсовна Долгоносик, корректор на пенсии, стала самой популярной женщиной в Краснопырьевске. На деньги, вырученные от проверки всех и всяческих текстов, она выстроила себе за городом, в заповедной части Пырьевского лесопарка, максимально удаленной от Вакховой Поляны, особняк в стиле модерн, завела пятерых персидских котов, выписала из-за границы розовый кадиллак, как у Элвиса Пресли, и разъезжала в нем по городу. Сам мэр Кипяченый регулярно заглядывал к ней на чашечку чая, чтобы поговорить о наиболее сложных правилах русской грамматики.

Вскоре у Сильфиды Феликсовны началась звездная болезнь, а в пожилом возрасте такие вещи губительны. Она даже согласилась занять место главного редактора возрожденной газеты «Комсомольское знамя», переименованной в «Кипяченое время». На этом однажды и погорела — позволила себе внести редакторскую правку в передовую статью, написанную самим мэром.

— Бедная бабушка! Чем же они ее после этого накормили? — ужаснулась Вера.

Бабст взглянул на нее с нежностью и, поддавшись неожиданному порыву, погладил по руке. Княжна ответила ему ласковым рукопожатием. После этого Косте стала безразлична судьба пожилой корректорши, да и вообще всего Краснопырьевска.

— За былые заслуги перед городом и русским языком, — продолжал Иван Иванович, — Сильфиду Феликсовну не тронули. Особняк, конечно, реквизировали, коты разбежались. А сама она часто приходит сюда, в церковь. Подкармливают ее, жалеют.

Кипяченый не только карал за безграмотность, но и награждал за отличное знание русского языка. Учредил несколько стипендий для студентов-философов. рестораны и прочие общественные учреждения награждал звездочками за безупречную грамотность. До сих пор в городе сохранился отель «Парадиз», удостоившийся аж трех звезд — как кипяченые комиссии ни старались, так и не смогли ни разу найти в документах этой организации ни одной ошибки.

Во славу русской орфографии был задуман и частично реализован план монументальной пропаганды. Планировалось воздвигнуть скульптурные композиции в честь всех основных орфограмм. Особенное внимание мэр уделял правописанию двойных согласных. Помимо уже знакомой нашим героям буквы «Н» в окружении коленопреклоненных исключений, были возведены памятники Оловянному, Деревянному и Стеклянному, выполненные из соответствующих материалов. После смены власти на волне революционной эйфории их разрушили. Деревянный пошел на растопку, из Оловянного сделали наборы юбилейных ложек с надписью «Вольный Краснопырьевск». А вот голову Стеклянного удалось сохранить. Теперь она стоит в местной школе, макушка ее покоится на специально изготовленной в кабинете труда треноге, а внутри плавают золотые рыбки.