Книга Девушка под сенью оливы - Лия Флеминг

А она? Готова ли она ответить за жизнь солдат, которых собирается вести ночью по горным тропам, практически не зная дороги и имея представление о маршруте лишь со слов других? Но она тут же отмела все сомнения прочь. Если по этим дорогам ходят люди, значит, пройдут и они. Ведь недаром же Брюс называл ее в свое время горной козочкой и восхищался ее умением легко прыгать по горам.

На самом деле все оказалось гораздо сложнее. Все эти прыг-скок, всё это было из другой жизни. А сейчас за ней шли люди, многие из которых никогда раньше не видели гор, не говоря уж о том, чтобы прыгать по ним как по кочкам. К тому же среди них были раненые и не до конца оправившиеся после болезни солдаты. Тот же Блу, к примеру, у которого хватило сил проковылять только первые две мили. А дальше товарищи потащили его на своих плечах, периодически сменяя друг друга. Вот какова на деле сила солдатского братства и фронтовой дружбы, готовность помочь друг другу в трудную минуту.

Но несмотря на все тяготы маршрута, несмотря на холод, рваную обувь или ее отсутствие (нельзя же, в самом деле, самодельные галоши, смастеренные из старых автомобильных шин и привязанные к ноге обрывками кожаных ремней, считать полноценной заменой сапогам или ботинкам), настроение у всех было бодрым и даже приподнятым. Стояла тихая ясная ночь. Ярко светили звезды, и луна освещала им путь.

– Поторапливайтесь! – то и дело командовала спутникам Пенни, даже не оглядываясь назад.

– Да она хуже надсмотрщика на плантации с неграми! – пыхтел себе под нос шедший за ней следом австралиец по имени Фрэнк, но все же прибавлял шагу.

Когда стало светать, Пенни поняла, что они какое-то время ходили кругами, уклонившись на несколько сот ярдов от главной цели их подъема на первом этапе. Высокогорная пастушья хижина осталась в стороне, но, к счастью, пастухи Манолис и Георгос сами вышли им навстречу. И вскоре все путники благополучно грелись у очага, а пастухи принялись отпаивать уставших до смерти солдат теплым козьим молоком. Миссия Пенни была завершена. Вверив своих подопечных пастухам и эмоционально распрощавшись с австралийцами, когда каждый из спасенных клятвенно обещал ей, что если доберется живым до дома и если у него когда-нибудь родится дочь, то он обязательно назовет ее только Афиной, Пенни засобиралась в обратный путь. Чтобы ни у кого не возникло вопросов, что она делала в горах одна и без сопровождения, пастухи разрешили ей взять из стада несколько овечек. Якобы овцы накануне отбились от стада и потерялись в горах, а она их искала, нашла и вот сейчас гонит домой. Овцы категорически не хотели покидать стадо, жались к своим товаркам, и Пенни пришлось изрядно поработать палкой, чтобы заставить их сдвинуться с места.

Деревня встретила ее возвращение очередной порцией плохих новостей. Как и предполагала Пенни, все арестованные оказались в руках гестапо. С наступлением утра немцы снова вернулись в деревню и устроили полномасштабные обыски в домах всех арестованных. Они крушили все подряд – мебель, посуду, кухонную утварь, испытывая какое-то особое наслаждение при созерцании творимого ими погрома. Было яснее ясного, что им нужен радиопередатчик. Но его так и не нашли, а сестра радиста по-прежнему таилась где-то в пещере, местонахождения которой никто не знал.

Ике отпустили через две недели. Против него не нашли никаких веских улик, но и он вернулся домой весь в синяках и с выбитыми зубами. Троих из деревенских, связанных с Сопротивлением напрямую, жестоко пытали, а потом расстреляли. Но об этом стало известно чуть позже. Ике вернулся в подавленном настроении, все время молчал и лишь в бессильной ярости сжимал и разжимал кулаки. Имя предателя было уже у всех на устах, но никто и никогда не произнес его вслух.

– В один прекрасный день этот негодяй узнает, как остры наши ножи! – обронил Ике в самый первый вечер после возвращения домой. – А пока пусть живет и мучится неопределенностью, не зная, где и когда его настигнет расплата. Пусть тратит пока свои сребреники на вино и шлюх. Рано или поздно с Иудой разберутся так, как он того заслуживает.

И с этими словами он бессильно откинулся на подушки кушетки.

– А ты пока ни о чем не думай! – затараторила его жена. Она принесла таз, омыла мужу ноги и уложила его в кровать. – Спи, отдыхай и набирайся сил! Слава богу, ты вернулся домой живым!

Катрина глянула в пустой угол, где еще совсем недавно висела старинная икона, потом перевела взгляд на распятие со следами воска, и Пенни поняла, что скоро на голову предателя падет очередное проклятие.

Незаметно наступило Рождество. На сей раз это был грустный праздник. Никаких танцев и шумных сборищ, никаких гуляний и веселых вечеринок. Слишком многих, хороших и достойных мужчин они лишились в минувшем году. Но люди все равно собирались вместе и пели свои традиционно унылые патриотические мантинады. Все понимали: наступающий 1943 год будет еще труднее.

* * *

Райнеру Брехту присвоили звание майора. Его люди произвели массовые аресты во многих горных деревнях, но радиопередатчик так и не нашли. Ему сообщили, что в ходе пыток удалось разговорить многих, но выйти на тех, кто организовывал и контролировал связь подполья с англичанами в Египте, не удалось. С наступлением зимы пришлось прекратить горные поиски и вернуть солдат в казармы. Обстановка в самой Ханье тоже была достаточно напряженной, особенно после того, как немцы потерпели полное поражение под Эль-Аламейном.

Скольких своих товарищей потерял он в этой битве, сокрушался Брехт. А скольких несчастных с тяжелыми, гноящимися ранами, ослепших от жара и солнца пустыни, истерзанных физически и душевно, растерявших все свои прежние иллюзии и веру в боевые триумфы и конечную победу рейха, доставляли каждый день самолетами на базу в Малеме. Все прежние идеалы этих парней обветшали и пришли в такую же негодность, как и некогда щеголеватая военная форма, в которой их отправляли когда-то на фронт.

Рождество вылилось в самую заурядную пьянку, разве что для начала они спели хором несколько рождественских гимнов. Скука и однообразие армейской жизни брали свое. Постепенно все они спивались, обещая со временем превратиться в самых заурядных пьяниц. Никаких разговоров о переводе на новое место службы Райнер уже не вел. Уехать добровольцем на Восточный фронт он мог хоть завтра – но какой же безумец по собственной воле отправится воевать с русскими в этих диких степях, обрекающих на верную смерть всех, кто там окажется? Нет уж, лучше хлестать шнапс здесь, на острове, где, во всяком случае, хоть тепло.

В последнее время он пристрастился к картежной игре. Близких друзей у него здесь не осталось, все его бывшие однополчане оказались в свое время переброшены в Египет, а потому он коротал свободные вечера в той компании, которая подвернется под руку. Как правило, играли на интерес, и многие игроки вместо денег ставили на кон добытые ими у населения трофеи. Сидя за картежным столом, Райнер с ужасом созерцал, как стремительно и бесповоротно идет разложение в их рядах и как далеко они продвинулись на пути перерождения из образцовой армии в банду грабителей и насильников.

– Ты же у нас признанный эксперт по вопросам искусства, – обратился к нему как-то раз офицер по имени Курт Анхальт. – Что скажешь вот об этой вещице?