Книга Запретное чтение - Ребекка Маккаи

— Я живу здесь уже несколько месяцев! Почему вы так долго не приходили?

Я увидела, что у «Хайди»[79]совсем разваливается переплет. Я достала из ящика в столе рулон клейкой ленты для ремонта книг и уселась посреди старенького голубого ковра. Было приятно вот так сидеть здесь и делать полезное дело. В нижнем зале было почти темно, свет я не включила, а солнце в расположенные под самым потолком окна уже едва заглядывало. Подняв голову, я увидела, что от деревянных балок под потолком к окнам тянутся сотни паутинок, которые, вероятно, днем бывают совсем не видны. Паучьи нити блестели на фоне верхних полок и простирались на невероятные расстояния — казалось, паук бросался с верхушки оконной рамы в отчаянной попытке самоубийства и повисал на собственной нитке, как на стропах неудачно раскрывшегося парашюта. Мне вспомнилась паутина Шарлотты и шелкопряд из «Джеймса и персика-великана». Я, пожалуй, понимала, почему Иэну захотелось переночевать в библиотеке. Наверное, он чувствовал себя здесь как в раю.

В тот вечер, в темном библиотечном зале, где вокруг не было ни звука, ни движения, я вдруг впервые осознала, что распрощалась с куда большей частью своей жизни, чем планировала. Я поняла, что никогда не смогу обзавестись собственными детьми, потому что, если они у меня появятся, я буду отчетливо представлять, каково это — их потерять. Чем сильнее я стану любить их, тем нестерпимее будет боль утраты, и я уже знала, что не смогу жить в кошмаре, который перенесли родители Иэна. И дело не в том, что я не хочу терпеть боль, выпавшую на их долю, а в том, что я ее попросту не переживу.

В тридцать пять лет я стану одной из тех женщин, с которыми не уживаются мужчины. На вечеринках заботливые друзья станут исправно напоминать мне о тиканье биологических часов. Я напишу книгу «Чего ждать, когда не ждешь ребенка».

А может, и в самом деле будет не так уж плохо наконец-то положить конец великому роду Гулькиновых. Мой отец — последний представитель славной фамилии, по крайней мере в Америке, а я — его единственный ребенок. Больше нам некому будет передать по наследству страсть к побегам, предательству и придумыванию мифов. Пускай эти качества культивируют в каких-нибудь других семьях. Итак, Гулькинов для начала съежилась до односложного Гулл, а теперь и вовсе исчезнет. Тысячи лет русских зим, русской борьбы за выживание, и вот в один прекрасный день в Америке на свет появляется ребенок. Занавес.

Я наконец заставила себя встать и порыться в ящиках стола в поисках напоминаний о своей жизни здесь. Половина ящиков была пуста, а другая половина забита чужими папками и свитерами. Свои вещи я в конце концов отыскала в картонной коробке в нижнем шкафчике. Списки важных дел, ручки, термос, рождественское оригами Иэна, сложенное из распечатанного электронного письма (я тогда сложила его заново по линиям сгиба), тайленол. Я бросила в коробку еще несколько вещей из шкафа, а потом, прежде чем уйти, взяла ручку и отыскала наш самый древний экземпляр «Хоббита». Он был в твердой обложке, обернутой прозрачной пластиковой пленкой, которая от старости пожелтела, местами разорвалась и была подклеена скотчем. Я не сомневалась, что из всех изданий «Хоббита», которые хранились в нашей библиотеке, Иэн выбрал бы себе именно это. Оно больше других походило на книгу, в которой обитают призраки. На старом, всеми забытом формуляре, вложенном в кармашек на переднем форзаце книги, под строчкой «Мэттью Ллойд, 04.02.91» я написала «Иэн Дрейк» и указала дату того дня, когда мы с ним уехали из города. Я сама толком не понимала, зачем это делаю, и уже почти почувствовала себя серийным убийцей, который оставляет полицейским записку — можно подумать, что он издевается над ними, а на самом-то деле умоляет поскорее его поймать. Но я точно знала, что это — не мой случай. И посланием к Иэну это тоже не было: он не мог его получить, ведь в библиотеку его больше не отпускали.

Я представляла себе, как он найдет эту запись лет в тридцать, когда приедет в город на похороны отца и будет навещать любимые убежища своего детства. К тому времени он, я надеялась, уже прочитает эту книгу, и, возможно, запись в формуляре напомнит ему, что я неспроста навела его когда-то на этот роман о маленьком человечке, который отправляется в путешествие и побеждает всех чудовищ. Но, по правде говоря, к Иэну эта метафора не очень подходила. Скорее уж я сама была похожа на этого грабителя поневоле, которому навязали приключение, не спросив его мнения на этот счет. Я краем глаза взглянула на заглавную страницу и увидела подзаголовок, который наверняка когда-то знала: «Туда и обратно». Ну конечно. Все непременно возвращаются обратно. А некоторым даже не удается по дороге убить дракона.

Из библиотеки я поехала в свою квартиру. Прошло уже почти два месяца с тех пор, как Тим рассказал мне о визите Чарлтона Хестона, но я все равно не рискнула входить в ту дверь, которой обычно пользовалась. Вместо этого я проникла в здание через вход в театр, прошла по пустынному фойе, устеленному красным ковром, мимо рамок со старыми афишами и корзинки с леденцами от кашля.

Я собрала кое-какие вещи — всего несколько коробок. Отец пообещал купить мне новую мебель и новую одежду. Я не хотела знать, где он возьмет на это деньги, но отказываться не собиралась. Мне не хотелось забирать старые вещи. Они покрылись пылью и лежали так неподвижно, и к тому же к ним уже несколько месяцев никто не прикасался. Квартира была теперь похожа на дом с привидениями: когда-то здесь жила женщина, но она давно уехала. От бывшего жильца остался только призрак, смотрите не потревожьте его.

Я носила коробки по одной через театральное фойе и складывала в машину. Спектакля в этот вечер не было, но из зала доносился гул репетиции. Проходя мимо двери в зал в последний раз, я остановилась на пороге и стала наблюдать за актерами на сцене, зная, что они меня оттуда не увидят. Они не играли, а сидели на корточках и смотрели куда-то вниз. Когда глаза привыкли к темноте, я разглядела, что перед актерами на полу разложено штук пять манекенов для обучения первой медицинской помощи. Здоровенный лысый мужик в куртке «Чикаго Блэкхоукс» расхаживал перед сценой с папкой в руках и выкрикивал инструкции:

— Зажимайте им носы, не то воздух опять выйдет наружу! Носы зажимайте!

Я стала гадать, что это: обучение первой помощи по требованию ганнибальской общины с ее пузатыми беби-бумерами, большими любителями театра; или, может, это нужно для новой пьесы. А может, это и есть пьеса! Или очередная идея для вечеринки, пришедшая в голову Тиму. Тим стоял на коленях на авансцене и, пыхтя, вдувал воздух в рот манекену, отчего тот увеличивался в размерах и приподнимался над полом. Тим снова и снова надавливал руками на резиновую грудь, и от усердия волосы выбились из его хвостика и светлыми прядями спадали на лицо.

На другой стороне сцены рыжая актриса смеялась, пытаясь нащупать на шее у манекена несуществующий пульс. Она схватила манекен за плечи и встряхнула его.

— Черт возьми, Клайд! — закричала она. — Не оставляй меня! Прошу тебя, не оставляй меня! Что же будет с нашим ребенком?!