Книга Невероятные похождения Алексиса Зорбаса - Никос Казандзакис

Добравшись до побережья, я немного передохнул. Я словно достиг второй линии укреплений моей территории и собрался с силами.

«Все эти вещи, – подумал я, – порождения наших собственных переживаний, облачающиеся во сне в яркие одеяния символа. Мы сами создаем их. Они не приходят к нам издали. Они – не послания, приходящие к нам из всемогущих темных пространств. Они – наши собственные импульсы, не имеющие для нас самих никакого значения. Наша душа не принимает, а посылает их. Не нужно бояться».

Я успокоился. Логика снова навела порядок в возбужденном сумрачным посланием сердце, обрубила крылья, обкорнала, зашила, придала обычный облик сумбурной летучей мыши, сделав ее мышью обыкновенной, и успокоила.

И, подходя в бараку, я уже посмеивался над собственной наивностью, стыдясь, что разум мой так быстро пришел в смятение. Я уже вернулся на святой путь рутины, чувствовал голод, жажду, изнеможение, а нанесенные камнями моему телу царапины ныли. Но более всего я чувствовал душевное облегчение: грозного врага, перепрыгнувшего через ограду, душа остановила у второй линии обороны.

XXVI

Все было кончено. Зорбас собрал трос, инструменты, вагонетки и все прочее железо и свалил это в одну кучу на берегу, чтобы погрузить затем на небольшое суденышко.

– Дарю все это тебе, Зорбас, – сказал я. – Все это – твое. Продай подороже.

Зорбас схватился за горло, словно желая задушить рыдания.

– Расстаемся? – пробормотал он. – Куда ты теперь, хозяин?

– Уеду за границу. Там есть еще много бумаги, чтобы кормить мышь, которая сидит во мне.

– Ума ты так и не набрался, хозяин?

– Набрался, Зорбас, спасибо, но я сделаю с книгами то же, что ты сделал с черешнями: наемся бумаги до тошноты, чтобы меня вырвало, тогда-то и избавлюсь от нее.

– А как же я без тебя буду, хозяин?

– Не печалься, Зорбас, мы еще встретимся и осуществим – кто знает, силы человеческие ведь огромны – наш великий проект: построим такой монастырь, какой сами пожелаем, – без Бога, без дьявола, для свободных людей, и ты, Зорбас, будешь стоять у входа с ключами, как святой Петр, и будешь открывать и закрывать врата…

Зорбас сидел на земле, прислонившись спиной к бараку, снова и снова наполнял свой стакан и молча пил.

Уже наступила ночь, мы поужинали и теперь в последний раз беседовали, потягивая вино. Назавтра предстояло расставание – я уезжал в Кастро.

– Да… да… – говорил Зорбас, теребя свои усы, и пил не закусывая.

Летнее небо заполнили звезды. Ночь над нами рассыпалась искрами, а сердцам в груди хотелось надрывно рыдать, но они сдерживались.

«Прощайся, прощайся с ним навсегда, – думал я. – Посмотри на него хорошенько – никогда больше глаза твои не увидят Зорбаса!»

Мне хотелось броситься старику в объятия и зарыдать, но я постыдился. Хотелось смеяться, чтобы скрыть волнение, но я не смог: горло свели спазмы.

Я смотрел, как Зорбас молча пьет, вытягивая свою тонкую, костлявую шею, смотрел на него и думал, какое воистину потрясающее таинство есть наша жизнь, как встречаются и расстаются друг с другом люди, словно гонимые сильным ветром осенние листья, и как тщетно пытаются они удержать взглядом лицо, тело, жесты любимого человека, но уже через несколько лет не помнят, какого цвета у него глаза – голубые или карие…

«Из прочной бронзы, из стали должна быть душа человека, а не из воздуха!» – мысленно восклицал я.

Зорбас пил, подняв и держа неподвижно свою огромную голову. Среди ночи словно раздавались чьи-то шаги, то приближающиеся, то удаляющиеся, которые в действительности раздавались только в глубине наших душ…

– О чем ты думаешь, Зорбас?

– О чем я думаю, хозяин? Ни о чем. Совсем ни о чем! Ни о чем я не думаю, – ответил он и, немного помолчав, наполнил стакан и добавил: – За твое здоровье, хозяин!

Мы чокнулись. Оба мы понимали, что это печальное настроение не может продолжаться долго. Нужно было или разрыдаться, или дать себе выход в танце, или напиться до бесчувствия.

– Сыграй, Зорбас! – предложил я.

– Для сандури – как было уже сказано, хозяин, – нужно легкое сердце. Сыграю через месяц, через два, а может быть, и через два года – почем я знаю? Тогда я и спою о том, как два человека прощаются навсегда.

– Навсегда? – испуганно воскликнул я.

Мысленно я произносил это страшное неисцелимое слово, но услышать его вслух не хватало смелости: я испугался.

– Навсегда! – повторил Зорбас, с трудом проглотив слюну. – Навсегда. Все разговоры о том, что мы снова встретимся да построим монастырь, – утешения для больного, пока в нем душа еще держится… Я этого не принимаю! Не желаю! Мы что, женщины, которые нуждаются в утешении? Не нужно нам утешения. Да, навсегда!

– Может быть, я останусь… – сказал я, испугавшись дикой нежности Зорбаса. – Может быть, уеду с тобой. Я ведь свободен!

Зорбас покачал головой:

– Нет, ты не свободен. Веревка, которой ты привязан, может быть, чуть длиннее, чем у других людей, вот и все. У тебя, хозяин, длинная привязь: ты перемещаешься туда-сюда и считаешь себя свободным, но привязи ты не рвешь. А если не разорвать привязь…

– Когда-нибудь я ее разорву! – упрямо сказал я, потому что слова Зорбаса бередили в душе моей открытую рану и было больно.

– Трудно это, хозяин, очень трудно. Для этого нужно безумие – слышишь? – безумие! Нужно все разом поставить на карту! А у тебя есть разум, и он тебя погубит. Разум – тот же бакалейщик с расчетной книгой, куда он все записывает: столько-то выдал, столько-то получил, столько-то прибыли, столько-то убытка. Он – хороший хозяйчик, не идет ва-банк, а все про запас что-то держит. Привязи он не рвет, нет! Держит он ее, мошенник, крепко: упустит – пропал, совсем пропал, бедняга! Но если не разорвать привязи, скажи, в чем тогда смысл жизни? Жизнь тогда – легкий отвар из ромашки, а не ром, который все вверх дном ставит!

Зорбас замолчал, хотел было выпить, но передумал.

– Прости, хозяин, но я – простой мужик: слова прилипают мне к зубам, как грязь к ногам. Не умею я плести словеса да быть учтивым. Не могу. Впрочем, ты это и сам понимаешь.

Он осушил стакан, посмотрел на меня и закричал, словно вдруг разозлившись:

– Понимаешь! Понимаешь, и это тебя погубит! Если бы не понимал, был бы ты счастливым. Чего тебе не хватает? Молодость у тебя есть, деньги есть, ум есть, ты – сильный, хороший человек, ни в чем у тебя нет недостатка! Ни в чем у тебя нет недостатка, черт побери! Одного только тебе не хватает, как мы уже говорили, – безумия. А если этого не хватает, хозяин…

Он покачал головой и снова замолчал.