Книга Коринна, или Италия - Жермена де Сталь

Illo Virgilium me tempore dulcis alebat

Partenope…[19]{191}

Здесь и поныне покоится прах поэта, память о котором привлекает сюда почитателей со всех концов земного шара; это все, что человек на нашей земле может похитить у смерти.

У этой могилы Петрарка посадил лавровое дерево, но Петрарки давно нет в живых, и лавр засыхает. Толпы чужеземцев, стекающихся сюда почтить память Вергилия, исписали своими именами все стены вокруг его урны. Эти безвестные имена вызывают досаду: кажется, что они нарушают мирное уединение этого убежища. Один лишь Петрарка, посетив могилу Вергилия, имел право оставить там память о себе. В молчании покидают люди этот печальный приют славы: невольно вспоминаются мысли поэта и созданные им бессмертные образы. Чудесная беседа с потомками, — беседа, которую поэзия увековечивает и непрестанно возобновляет. Мрак смерти, что же ты такое? Мысли, чувства, слова продолжают существовать, а от самого человека ничего не остается. Нет, такого противоречия не может быть в природе!

— Освальд, — сказала Коринна лорду Нельвилю, — впечатления, которые вы только что получили, отнюдь не располагают к праздничному веселью. Но сколько праздников, — прибавила она, взглянув на него с каким-то странным восторгом, — справлялось подле гробниц!

— Дорогой друг, — спросил Освальд, — почему вас угнетает тайная печаль? откройтесь мне; я вам обязан шестью самыми счастливыми месяцами жизни, может быть, и я за это время хоть немного скрасил вам жизнь. Ах, кто из людей дерзнет презирать счастье? Кто откажется от блаженства подарить радость столь благородной душе, как ваша? Увы! если отрадно сознавать, что ты нужен обыкновенному смертному, то как должно радовать сознание, что ты нужен Коринне! Поверьте мне, от такого счастья, от такого наслаждения никто не в силах отказаться!

— Я верю вам, — ответила Коринна, — но ведь бывают минуты, когда нами овладевает какое-то непонятное, мучительное чувство и сердце бьется сильнее, чем обычно?

Они проехали через грот Позилиппо при свете факелов: так всегда проезжают через него, даже в полдень; этот грот, прорытый в горе, тянется на протяжении четверти мили, и проникающий в него дневной свет чуть брезжит на середине дороги. Под сводами грота гулко отдаются крики кучеров и топот лошадиных копыт; от этого оглушительного шума голова идет кругом. Лошади мчали коляску Коринны с невероятной быстротой, но ей все казалось мало.

— Дорогой Освальд, — говорила она, — как мы медленно едем! подгоните их!

— Откуда у вас такое нетерпение, Коринна? — спросил Освальд. — Прежде, когда мы бывали вместе, вы не торопили время, вы наслаждались этими часами.

— Да, но теперь, — возразила Коринна, — все должно решиться, близок конец, и я готова поторопить все на свете, даже свою смерть.

Выезжая из грота, испытываешь радость, снова видя солнце и природу; и какая картина открывается вашему взгляду! Итальянским пейзажам часто недостает деревьев; но в этом краю их множество. Впрочем, здесь земля так щедро усеяна цветами, что вполне можно обойтись без лесов, составляющих величайшую красоту природы в других странах. Жара в Неаполе столь сильна, что днем там невозможно гулять даже в тени; но по вечерам этот замкнутый уголок, окруженный небом и морем, лежит перед вами как на ладони и со всех сторон он овеян прохладой. Прозрачность воздуха, разнообразие местности, причудливые очертания гор — все это характерно для Неаполитанского королевства, и живописцы обычно предпочитают неаполитанские пейзажи любым другим. Природа в этой стране так могуча и своеобразна, что больше нигде не сыщешь подобного очарования.

— Я везу вас, — сказала Коринна своим спутникам, — по берегу Авернского озера, где когда-то протекал Флегетон{192}; а вот перед вами храм Кумской сивиллы{193}. Мы проезжаем мимо селения, известного под именем Байской отрады{194}, но я предложила бы вам не останавливаться здесь. Мы займемся памятниками поэзии и старины, которых здесь так много, когда доедем до того места, откуда можно увидеть их все сразу.

На Мизенском мысу по распоряжению Коринны все уже было готово, чтобы усладить гостей музыкой и пляской. Трудно вообразить себе что-нибудь красочнее этого праздника. Байские матросы были в яркой разнообразной одежде; несколько уроженцев Востока, сошедших с левантийского корабля, стоявшего в порту, танцевали с крестьянками с соседних островов Искии и Прочиды, чьи платья еще сохраняли сходство с одеждой гречанок{195}. Вдали слышалось пение на диво стройных голосов, а звуки музыкальных инструментов, отдаваясь эхом в скалистых горах, замирали над волнами. Воздух был упоителен, и радость овладела всеми присутствующими — даже Коринной. Ее попросили принять участие в плясках крестьянок; она охотно согласилась, но едва начала танцевать, как на нее нахлынули мрачные мысли, и эти забавы стали ей невыносимы; покинув танцующих, она подошла к самому краю мыса и уселась на берегу моря. Освальд поспешил вслед за нею. Но не успел он к ней приблизиться, как его окружило все общество, умоляя упросить Коринну выступить с импровизацией в этом прелестном месте. Взволнованная Коринна, покоряясь их желанию, поднялась на холм, куда принесли ее лиру, но долго не могла собраться с мыслями.

Глава четвертая

Коринне все же хотелось, чтобы Освальд снова услышал ее, как в тот день на Капитолии, и еще раз убедился в силе таланта, дарованного ей Небом; и если этому таланту суждено было навеки погибнуть, она тем более хотела, чтобы последние его лучи, перед тем как погаснуть, порадовали взор любимого. Это желание пробудило в ее смятенной душе столь нужное ей вдохновение. Все ее друзья с нетерпением ожидали импровизации; даже простой народ, наслышанный об ее славе, этот южный народ, который, благодаря силе своего воображения, прекрасно умеет ценить поэзию, молча стоял у ограды, за которой расположилось общество Коринны, и на живых лицах неаполитанцев выражалось самое глубокое внимание. Над горизонтом поднималась луна, и в последних лучах заходящего солнца ее сияние казалось совсем бледным. С вершины невысокого холма, вдающегося в море и образующего Мизенский мыс, были прекрасно видны Везувий, Неаполитанский залив с рассеянными по нему островами и равнина, простирающаяся от Неаполя до Гаэты, — словом, тот уголок мира, где вулканы, история и поэзия оставили больше всего следов. Друзья Коринны хором просили ее избрать темой для импровизации следующие слова: «Воспоминания, вызванные этой местностью». Она настроила свою лиру и начала прерывающимся голосом. Прекрасные глаза ее блистали, но тот, кто знал ее, подобно Освальду, мог заметить ее душевную тревогу. Но вот усилием воли она превозмогла свою скорбь и отдалась высокому вдохновению.