Книга Алексей Орлов - Нина Молева

— Обещаю с восторгом.

— Так вот, батюшка мой Кирила Алексеевич получил придворную должность при государстве еще ребенком. Формально Петр и его старший брат Иоанн являлись одновременно царями и соправителями. В действительности же вся власть находилась в руках их старшей сестры — Софьи.

— О, я много слышал лестного об этой удивительной женщине. Я помню, она обладала не только государственным умом, но сочиняла музыку, писала стихи и даже выступала в пьесах собственного сочинения в придворном театре.

— Вы превосходно осведомлены, Дидро. Для иностранца, во всяком случае. Но мне трудно откликаться на ваши восторги. Дело шло о вражде двух ветвей царской семьи — от первой и второй супруги царя Алексея. Царевна Софья представляла старшую, Петр — младшую.

— Бога ради, простите меня, князь, я невольно задел больные струны вашего семейного прошлого. Но ведь оно было так давно, что любая струна должна была уже перестать звучать, не так ли?

— И да, и нет. Мы не будем просто развивать эту тему, если вы не возражаете.

— О, князь, я винюсь в своей невольной бестактности!

— Так вот, детство Петра Великого и моего батюшки прошло в общих играх и развлечениях. Когда государю удалось, наконец, избавиться от несносной для него и губительной для российского государства ферулы царевны Софьи, мой родитель стал его доверенным помощником во всех и, главным образом, военных делах. Он с успехом проходит вместе с государем так называемые Азовские походы на юг России, исполняет должность генерал-провиантмейстера на флоте.

— Но он же не был, с ваших слов, совсем молод?

— Так что же? Сила царствования Петра Великого заключалась в том, что он допустил к руководству государством молодых и незнатных людей. Все они были признательны за свое возвышение одному императору и вместе с тем были полны новых идей, не будучи приучены к старым.

— Это же настоящая революция!

— В определенном смысле — да, и государь мог полагаться на своих помощников. Доверие же к моему отцу было к тому же еще доверием родственным.

— Разве всегда родственные узы обеспечивали верность, князь? Я понимаю, ваш родитель мог быть исключением.

— Скажем, он им и был. Я наверняка собьюсь, если попытаюсь перечислить все службы и обязанности родителя.

— И все же, князь? Это так любопытно.

— Два года батюшка был воеводой в Пскове — в то время готовилась Северная война. В 1702 году, это я помню совершенно точно, ему досталось укреплять больверк в только что взятом русскими войсками Нотебурге, — крепости, которая потом получила название Шлиссельбурга и которую вам непременно надо увидеть.

— Мне — крепость? Вы смеетесь, князь. Фортификационное искусство никогда не волновало моего воображения.

— Дело не в фортификационном искусстве. Эта крепость, находящаяся на том месте, где Нева вытекает из Ладожского озера, представляет город, который принято называть Северной Венецией.

— Венецией? Крепость?

— Да, да, именно так. В ней нет дворцов — одни обывательские дома, зато вся она расчерчена сетью каналов, которые заменяют улицы и позволяют на лодках достигать едва ли не каждого дома.

— Что за идея!

— Очень мудрая, имея в виду, что кругом располагались ремонтные мастерские, а сообщение по реке избавляло от неудобств, которые приносит с собой осень в России. Невылазная грязь — наше национальное бедствие.

— Не пугайте меня, князь, я и так еле собрался с духом.

— Полноте, если бы только одни препоны физические мешали России, на них никто бы не обратил внимания.

— И ваш батюшка построил эту Северную Венецию?

— Нет, государь перевел его на строительство одного из бастионов вновь основанной столицы на Неве. Вы скоро увидите напротив Зимнего дворца Заячий остров и на нем могучую Петропавловскую крепость. Один из ее бастионов носит название Нарышкинского.

— Это очень лестно, князь, я готов завидовать, вам.

— Не торопитесь, Дидро, главное, не торопитесь с выводами. В России никогда не известно, что последует за самой высокой должностью и самой громкой славой.

— Ссылка в древнюю столицу и на такую высокую должность? По всей вероятности, это был не самый худший из возможных вариантов.

— Глядя из Парижа, Дидро. Но батюшка был возмущен до глубины души, не соглашался с назначением. В конце концов, он был просто родственником и мог рассчитывать хотя бы на аудиенцию у царя.

— Он не смог добиться аудиенции?

— Не только не смог. Сенат, ободренный недовольством императора, предъявил батюшке какие-то вздорные претензии и лишил значительной части состояния.

— Значит, царь был настолько разгневан, что решил как можно чувствительнее наказать своего родственника?

— Все не так просто, Дидро, в государстве Российском. Государь разжаловал недавнего соратника, сослал и обездолил родственника, что не помешало ему включить моего родителя в состав судей, судивших старшего и единственного сына царя — царевича Алексея.

— И ваш батюшка был в числе тех, кто вынес смертный приговор несчастному принцу? В чем была его вина? Насколько это было справедливо?

— Мой друг, вы задаете мне слишком много вопросов, и, кстати, на них вам не ответит ни один из российских придворных. Советую и вам умерить свое любопытство в этой области. События в царской фамилии не подлежат обсуждению и суду подданных.

— Я знаю, приговор был вынесен.

— Да, вынесен. Есть только одна небольшая подробность. Остается неизвестным — был ли этот приговор осуществлен или его нашли нужным вынести после смерти принца.

— Принц скончался в заключении? Болезнь? Самоубийство?

— Не будем вдаваться в эти подробности. Известно только, что в момент смерти в темнице у него находился светлейший князь Меншиков.

— Он мог посодействовать этой кончине?

— Думайте, как знаете, Дидро, меня эта тема не интересует.

— А ваш родитель — он был прощен царем?

— Почему вы так подумали? Просто он вскоре умер — за год с небольшим до кончины императора. Все фамильное состояние мне было возвращено. Так принято — в России дети не должны отвечать за грехи родителей.

— И вы отправились завершать ваше образование!

— Мой Бог, как вы всегда торопитесь, Дидро. Батюшка дал мне превосходное домашнее образование. Я рано оказался при дворе в чине камер-юнкера, а вот сразу после ее кончины выехал в Париж, куда мне и был прислан принцессой Мекленбургской, ставшей Российской правительницей, чин камергера. По счастью, новая императрица — Елизавета, моя дальняя родственница, не поставила мне этого во зло и через несколько месяцев я оказался российским посланником в Англии.

— Перед вами открывалось великолепное поле деятельности, не правда ли?