Книга Аттила - Уильям Нэйпир

— Если нас поймают, — пыхтел Орест, — ты… — И провел рукой по горлу. — Я не…

— Береги дыхание, — жестко оборвал его Аттила.

Они прижались к стене в тени какой-то колонны, дожидаясь, пока солдаты прогрохочут мимо, и сдерживали дыхание до тех пор, пока им не показалось, что легкие сейчас разорвутся. Солдаты ушли, мальчики выпустили воздух, и Орест рухнул на колени.

— На ноги! — прошипел Аттила.

— Не могу, — с присвистом ответил Орест. — Я только…

— Что случается с бежавшими рабами? — жестоко спросил его Аттила. — Им отрубают руки? Выкалывают глаза?

Орест замотал головой.

— Пожалуйста, — шепнул он.

Аттила схватил его за руку и потянул.

— Встань на ноги, солдат! Мы уже почти пришли.

— Куда?

— На пристань.

— Откуда ты знаешь, куда идти?

Аттила в темноте уставился на него.

— Потому что к реке дорога идет под уклон, бараньи твои мозги. Пошли скорей.

И они побежали дальше, вниз с холма, пока не услышали, наконец, как вода плещется о деревянные барки и причалы, и учуяли сырой всепроникающий запах широкой, в милю, реки. В темноте сновали крысы. Мальчики проскользнули между двумя огромными деревянными причалами и увидели блеск Дуная. На их стороне кое-где в церквях и богатых домах городка горели факелы, но восточный берег и дальше… ничего. Ни единого проблеска света не было на тех черных равнинах. Над головой серебристо мерцал Млечный Путь, сверкали зимние звезды пояса Ориона и яркий Сириус, штормовая звезда, горящий ярче и выше, чем любой земной свет.

— Туда, — выдохнул Аттила. — Туда.

Они скользнули дальше, к пристани, и не встретили ни единой живой души. С одной из привязанных барж с зерном на них мяукнула кошка, охотившаяся на крыс, жалостливо посмотрела на них и ушла. Они подошли к барже. Похоже, она была достаточно большой, чтобы спрятаться на ней где-нибудь под грязным и никому не нужным брезентом, или даже в вонючем кольце мокрого каната.

Тут в ночи раздался грохот конских копыт, и мальчики похолодели. Из-за угла разливался свет факелов, и вот с дальнего конца гавани показался отряд пограничной кавалерии, человек сорок-пятьдесят. Аттила, все еще сжимая руку Ореста, кинулся бежать к деревянному причалу, чтобы прыгнуть в воду. Но двое кавалеристов мгновенно пустили коней в галоп, и один из них набросил на мальчиков батавскую сеть. Они споткнулись и упали, барахтаясь беспомощно, как мухи в паутине.

Их рывком подняли на ноги и для надежности влепили каждому по пощечине.

Командир с коротко постриженными белыми волосами и жестоким немигающим взглядом сорвал с головы Аттилы шапочку и провел короткими пальцами по шрамам татуировки.

— Так, — сказал он. — Аттила. Ты прошел долгий путь.

Мальчик плюнул ему в лицо. Командир немедленно ударил его, так сильно, что голова у мальчика пошла кругом и он отшатнулся. Но не упал. Командир очень удивился. Такой удар сбивает с ног и взрослого мужчину. Когда в голове и перед глазами у Аттилы прояснилось, он отступил назад и впился взглядом в глаза офицера.

Вытирая плевок с лица, командир кивнул на Ореста:

— А это кто?

Аттила пожал плечами:

— Понятия не имею. Просто привязался ко мне, как шило в заднице.

Орест промолчал. Двое солдат потащили его прочь, но он не отрывал взгляда от угрюмого, неулыбающегося Аттилы.

— Дайте ему хорошего пинка и вышвырните за городские ворота, — бросил командир, не замечая больше Ореста.

Все внимание он обратил на Аттилу, а все его мысли были теперь об императорской благодарности, о быстром продвижении по службе, о подарках в виде серебра, золота и наилучших самийских товаров…

— Заковать по рукам и ногам, — сказал он наконец, — и доставить в форт. Больше не бить — мне нужно его порасспрашивать. Этот малый знает больше, чем говорит.

Орест некоторое время, задыхаясь, лежал в грязи; как долго, он не знал. Попытался пошевелиться, но все тело болело. Руки и плечи покрылись синяками, как ему казалось, до самых костей, один бок очень болел при каждом вдохе. Ягодицы свело от боли судорогой. Ноги… Да что ноги, пекло даже у корней волос, за которые дергали его гогочущие солдаты.

Но сильнее всего болело сердце — от потери. Аттила был для него всем. Он еще никогда в жизни не чувствовал себя таким одиноким.

С трудом поднявшись на ноги, Орест медленно побрел прочь от города, в поля у реки. Река такая широкая, такая темная. Он никогда ее не переплывет. Мальчик ковылял в ночи до тех пор, пока не набрел на ручей. И там, среди тростников и шелестящих камышей, случилось чудо — к полусгнившему причалу была привязана старая деревянная лодка, в которой лежало единственное весло; она легко покачивалась на речных волнах. Им не нужно было ходить в Аквинк!

Орест спустился к ручью. Из тростников взметнулась испуганная куропатка и полетела через реку. У Ореста от страха снова заколотилось сердце. Он с трудом взобрался в лодку.

Она немного протекала — на дне плескалась илистая вода — и сильно воняла рыбой. Не так просто будет грести одним веслом, да еще и вычерпывать пригоршней воду, целую милю по этой большой реке. Но это лодка, а лодка означает свободу.

Он присел на корточки на дне лодки — илистая вода омывала ноги — сжал плоское весло и задумался. Орест понимал: жестокое отречение от Аттилы — его спасение. Вот почему он сидел сейчас здесь, готовый обрести свободу на неуправляемых землях на том берегу. А мальчик с татуировками, называвший себя принцем, был заключен, заперт на ключ и на засов в вонючих и грязных подвалах где-то там, в городе, и его «расспрашивал» неулыбающийся тюремщик.

Орест посмотрел вверх, на ясные зимние звезды. Волнует ли их, что случится с ним или с другим мальчиком? Волнует ли их, что он сделает сейчас? Имеет ли какое-то значение, волнует их это или нет? Он опустил взгляд. Звезды все так же неотвратимо мерцали на поверхности черной воды. Они не оставят его одного.

Наконец он вздохнул, положил весло и с трудом выбрался из лодки на скользкий берег ручья. Пробрался сквозь заросли тростника и сыти и медленно заковылял в сторону города.

Аттилу, как приказал крепкий беловолосый командир, сковали по рукам и ногам, и то волоком, то на руках, втащили вверх по узкой винтовой каменной лестнице в маленькую комнатенку с единственным зарешеченным окном. Там его усадили на табурет, и двое часовых с копьями в руках встали перед ним, не обращая внимания на его гневные взгляды.

Через несколько минут, пообедав, пришел беловолосый офицер и приказал закрыть за ним дверь. Он вытирал рот льняной салфеткой и, набив желудок вкусной едой и вином, заметно расслабился.

— Погоди только, услышит мой народ, как со мной здесь обращаются, — прошипел Аттила раньше, чем тот успел вымолвить хоть слово. — Погоди только, услышит мой дед Ульдин! Он не будет терпеть подобного оскорбления своей крови.